Книга После Путина - Константин Долгов

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

Вообще, конечно, так сложилось исторически, но сама по себе история, представленная «в лицах» правителей, ничего о России и её государственности не говорит. Вспомните, насколько разные государи стояли во главе Российской империи. Сравните Петра Первого с Павлом, Екатерину Вторую с Елизаветой, Александра Первого с Николаем Вторым. Много ли общего? Разве что корона. А сильно ли повлияла эта разница на состояние России и на саму структуру власти? Да не очень, говоря честно. Почему? Потому что важно не столько то, каков царь, сколько то, что он есть. Хотя, конечно, какой царь — тоже важно. Николай Второй, например, никудышный царь. Но Российская империя распалась вовсе не из-за этого, правда? Правда-правда. Конечно, представить, что вместо невнятного Николая был бы кто-нибудь другой, не менее невнятный, несложно. Представить более внятного тоже можно и даже уяснить, что его «внятность» никак не спасла бы Российскую империю, вполне по силам. А вот представьте себе, что вместо Екатерины Второй какая-нибудь размазня к власти пришла. Что, не поменялась история бы? Нет, не поменялась бы. Вот размазня — поменялась бы, это да. Подстроилась бы под историю. А если не подстроилась — то канула бы в небытие, уступив место тому, кто подстроился бы. Это важный момент: российская государственность «привыкла» к единоличной власти, но тот, кто этой властью обладает, ведёт себя в соответствии с историческим запросом. А если нет, то оказывается за бортом парохода современности.

Поэтому любой государственный лидер — это действительно не столько яркая индивидуальность, сколько воплощение эпохи. Что, собственно, и позволяет ему удерживаться на властных позициях.

В России были разные государи, цари, императоры. Но на Николае Втором влияние монархии на Россию прервалось. И для того чтобы понять Владимира Владимировича Путина, нет нужды подробно разбирать всех царственных особ. Вопреки его собственному представлению, Путин наследует линию власти Советского Союза, как и его предшественник Ельцин. Что же это за линия?

Первым советским правителем был Владимир Ильич Ленин, выдающийся мыслитель, уникальный по организационным способностям руководитель и революционер. С точки зрения государственного управления Ленин всегда действовал как «кризис-менеджер»: точные, продуманные, но быстрые решения, принимаемые и осуществляемые согласно обстоятельствам и учитывающие возможную реакцию на неожиданные поправки. Ленин был стратегом, как большинство философов, и ориентировался на создание фундамента для дальнейшего построения социальной системы (государственной она будет или безгосударственной, было поначалу непонятно). Сталин, хоть его частенько противопоставляют Ленину, идейно и правда с ним не совпадал, однако созданным фундаментом воспользовался сполна и в этом смысле был максимально логичным продолжением Ленина как правителя. Сталин тоже обладал способностью реагировать на самые неожиданные обстоятельства и в то же время просчитывать ситуацию на несколько ходов вперёд. Но важнейшим отличием Сталина от Ленина было то, что Ленин всерьёз рассматривал партийное управление обществом как более эффективное по сравнению с государственным, а Сталин, вынужденный делать упор на контроль (надвигалась война), по понятным причинам предпочитал государственный аппарат партийному. Наглядно продемонстрировав эффективность этого предпочтения победой Советского Союза в Великой Отечественной войне. Эта демонстрация надолго предопределила наиболее востребованную в СССР и позднее в России модель управления — с высоким уровнем контроля при сохранении широкой совещательности при принятии решений.

Хрущёв, сменивший Сталина, попытался себя полностью ему противопоставить. Вышло лишь отчасти: с точки зрения стратегической эффективности управления Хрущёв и правда оказался полной противоположностью (то есть абсолютно неэффективным) и привнёс в модель государственного управления разрушительную частичку волюнтаризма, которая потом сыграла скверную роль, воплотившись в стиле правления Бориса Ельцина. Тем не менее Хрущёв, будучи предвестником Горбачёва в том, что касалось выведения государства из неполитических сфер (в частности, из сферы культуры: выходки с «обсракцистами» и прочий трэш никак не отменяли сокращения цензуры и государственного вмешательства в творческие процессы), ничуть не пытался ослабить государство как таковое ни в политическом, ни в экономическом смысле. Однако на собственном примере показал, насколько губительным для советской/российской власти является волюнтаризм.

Брежнев стал редчайшим, если не единственным символом российского (советского) «государства процветания». Для российских широт сытость — огромная редкость; собственно, именно это и демонстрировал Брежнев стилем своего руководства: главное — накормить людей и создать им комфорт, остальное подождёт. Неторопливая политика постфактум кажется почти идеальной, но не нужно забывать, что именно этот политический стиль вынудил СССР «купиться» на афганскую провокацию. Брежнев, в свою очередь, продемонстрировал, что в российских условиях неторопливая политика слишком быстро превращается в антиполитику, в политику зависимых решений, совершенно для России неприемлемую. Андропов хоть и не сумел сломить эту губительную для СССР тенденцию неторопливости, но всё же придал государственной политике некий импульс, подхваченный, как ни странно, позднее Горбачёвым. Все помнят андроповские «кинопроверки», ужесточение рабочего режима, а надо вспоминать о том, что именно Андропов запустил необратимые процессы «ценностного освобождения», которые Горбачёв всего лишь гипертрофировал и… упустил из-под контроля.

Горбачёв привнёс — или вернул? — в российскую модель управления государством попугайский синдром. Парадоксально, но «самый демократичный» советский генсек воспроизводил модель сугубо монархическую — «самопрезентации» на государственном уровне. Всё остальное было чистейшим антуражем: определяющим для Горбачёва было собственное лицо на передовицах зарубежных газет. Этот типичный для царей-вырожденцев синдром в российском обществе провоцирует губительные для государства процессы. Так произошло и с Горбачёвым.

Наконец, Ельцин, в значительной степени унаследовавший горбачёвскую самовлюблённость, окончательно восстановил царскую модель государственного управления: взбалмошную, малограмотную, ёмко именуемую «самодурство». Российское самодержавие погибло вследствие естественного исторического прогресса, но в немалой степени характер его гибели предопределили процессы гипертрофии самовлюблённости и перерождения самодержавия в самодурство. В случае с Ельциным в самодурство переродилась демократия, на начальном этапе служившая ему инструментом, гарантировавшим народную любовь и поддержку. После Ельцина и демократия, и государственная власть были переосмыслены в российской политике Владимиром Владимировичем Путиным.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57