Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Однако, одни мне говорили, что метросексуалы в этой войне показывают свою мужественность: дескать, не натрут нам сандалии ноги, как каким-нибудь неженкам. Другие же товарищи рядом увязывали проблему с необходимостью предъявить педикюр. Впрочем, достаточно толстый слой лака на ступнях может снять необходимость использования как носков, так и самих сандалий.
Спрашивают так же: „Апостолы носили сандалии. Носили ли апостолы носки?“ — на это мы отвечаем: „Наверняка! Холодны ночи в Галилее. И если бы Пётр носил, как все они, носки, не пришлось бы ему выходить к костру и отрекаться“.
Современные израильтяне уверяли, что по этому шибболету отличали неадаптировавшихся русских эмигрантов, стоящих в самом конце пищевой цепочки. Но потом вышло, что по этому принципу можно опознать любую нацию.
Очевидно, что первым марафон пробежал человек в сандалиях.
Скажу иначе — бегать в сандалиях с перевязанными веревочками, сандалиях третьего срока, действительно не сахар. А вот новенькие сандалии отлично приспособлены для бега.
Вон, Меркурий, он же Гермес — толк понимал. По хозяйственной части служил. Так он в сандалиях не то что бегал — летал. Неизвестно, носил ли он носки, но мы знаем наверняка только то, что он не носил носки из синтетики. И это, я скажу, совершенно правильный выбор.
Маршал Жуков и вовсе носил портянки.
А воевал не хуже марафонцев.
Оказалось, что большинство европейских наций считает сандалоносочников неудачниками и растяпами, и отличает именно по этой примете своих — немцев, французов, русских. Впрочем, говорит, и лоха-американца легко отличить именно по этому сочетанию.
Мне подсказывают, что Валентин Катаев в беллетризованных мемуарах „Трава забвения“ описывал Бунина весьма примечательно: „Бунин был дачник столичный, изысканно-интеллигентный, в дорогих летних сандалиях, заграничных носках…“ В аристократизме Бунина сомневаться как-то не принято, как и в интеллигентности его собеседников, которым было всё равно: „…на стуле и заложив ногу за ногу, он весьма светски беседовал с папой, одетым почти так же, как Бунин, с той лишь разницей, что холщовая вышитая рубаха отца была более просторна, застирана и подпоясана крученым шелковым поясом с махрами, а сандалии были рыночные, дешёвые и надеты на босу ногу“.
Сдаётся мне, что сандалоносочное безумие в современной России было связано вот с чем — отцы моего поколения вполне себе никого не стесняясь, носили носки с сандалиями (если не работали в горячем цеху). А для человека в НИИ это было спасением от целого букета ножных болезней.
Потом пришла Перестройка и состарившиеся отцы из НИИ, со своими кульманами и ватманами, с учёными степенями и званиями стали синонимами лузеров.
Причём и в моём Отечестве, и в странах, куда многие работники рейсфедеров и рейсшин перебрались. Привычки они свои, конечно, не меняли. Именно поэтому нынешние сорокалетние с таким ужасом глядели на это сочетание. Пятнадцатилетним на всё наплевать — они знают, что можно носить всё со всем и видели в телевизоре не только молодёжного начальника, но и показы Живанши и Прада, где по подиуму рассекают модели в золочёных сандалиях и чёрных носках с искрой.
Я, кстати, с пониманием отношусь к людям, подозревающим носки с сандалиями в общественной опасности для обоняния. Я видал случаи, когда фраза „Наденьте же ботинки, и так дышать нечем!“ была вполне уместной. Однако ж, с другой стороны, всяк может ощутить, как ужасна немытость голых ног в открытой обуви!
Меня тут стали уверять, что и мокасины нужно носить на босу ногу. Ну так про мокасины мне ничего неизвестно. Мокасины для меня что-то из джекалондона. Их надо с трудом стянуть с натруженных ног, предварительно срезав обледеневшие завязки. Я только знаю, что в тяжёлый час, в трудную годину, их нужно сварить и съесть, или просто съесть, как съел героический сержант Зиганшин — сапоги. Сначала гармонь, а потом — сапоги. Одним словом: „Когда я услыхал, как Калтус Джордж орет на перевале на своих собак, эти чёртовы сиваши уже слопали мои мокасины, и рукавицы, и все ремни, и футляр от моего ножа, а кое-кто уже стал и на меня посматривать этакими голодными глазищами… понимаете, я ведь потолще их“.
Я как раз думал об обстоятельствах вкуса. И в связи с этим вспомнил какого-то малолетнего певца, эстрадную знаменитость, подростка, что принципиально вышел на сцену во фраке и белых кроссовках. Я рассуждал о нём вполне академически (певца этого я за человека не считал совершенно по иным причинам), и вот канва размышлений была такая: есть некий костюм, который, по сути, неразрывен, просто носится в несколько частей. Разрывать его нельзя, вроде как нельзя носить неверную, неуставную форму. И общественное раздражение как раз возникает, когда форма нарушена. Но сейчас в разные части и подразделения приказы спускаются несвоевременно. Одни по-прежнему ходят в грачёвских аэродромах, другие уже нацепили каракулевые береты от Юдашкина. Где-то и вовсе ополоумевшего инспектора встречает часовой в будёновке. Интуитивно наблюдателя пугает генерал в полной форме и чешках, точно так же, как и концертный костюм с кроссовками. Такой генерал подобен бегущему по улице человеку его же звания — он сеет панику.
Но когда выясняется, что войны нет, то включается нормальная ксенофобия по признаку: „Нет, я ничего против не имею, у меня даже один друг носил носки с сандалиями, но всё-таки, лучше их всех, вместе со всей их обувью — в Дахау“.
Но придёт директива из Prada, что нужно носки под сандалии носить, пройдёт пара-тройка лет, и все будут говорить, как в тридцатые и сороковые у них, и как в пятидесятые-шестидесятые у нас: „Без носков? Фу…“
Люди стадны и мычат.
Уже пишут: „Носки с сандалиями, туфлями встречаются в свежих коллекциях Prada, Mark Jacobs, Ferragamo, Dior, Galliano, Dolce&Gabbana и других“, и я сразу верю. Всеми фибрами.
Пару лет назад даже журнал „Сноб“ разрешил нам носить одновременно и то и другое.
А уж он-то о-го-го.
Не забыть, ещё, кстати, купить сандалии. Носки у меня уже есть».
Он говорит: «А я расскажу о бытовом ужасе. В те времена я ещё, как говорят, употреблял. Тогда алкоголь продавали в любое время суток, но я и вовсе пользовался услугами одной компании, что везла мне еду к порогу. Как-то они снова приехали менять еду на деньги. В одной из коробок обнаружилась реклама говорящей водки.
„В Пробку записано пятнадцать разнообразных тостов, которые звучат после каждого открытия бутылки. Причём это не просто тосты, а целое представление с музыкой, шутками, смехом. Говорящая Пробка даже Пьянеет — тосты становятся ещё веселее“.
Вот, думаю, ёрш твою двадцать, гадость какая!
Гадость!
Гадость!
Пробка, видите ли, говорящая! С электронным писклявым, наверное, голосом, будто гонконгская расписная открытка.
Оказалось, что ответственные люди слышали одну такую — она не разговаривала. В ней что-то перемкнуло.
Поэтому она кричала, свистела и ухала. Причем такими загробными голосами, что пьяница сразу представлял себя Пушкиным в кибитке… Метель… Михайловское… Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают…
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
