Слово «домой» означало в данном случае весьма привлекательный Дувр-Хаус, расположенный в огромном поместье маркиза в Хантингдоншире.
Маркиза, испытывавшая неимоверные страдания от артрита, не любила бывать в Лондоне, ее больше привлекала сельская идиллия в компании своих собак. Поэтому сын сказал поспешно:
— Тебе нет необходимости приезжать в Лондон до венчания. Будет лучше, если я приглашу графа и, конечно, Берил в замок, как только ты будешь готова принять их. — И с улыбкой добавил:
— Уверен, что время для этого у нас найдется, хотя Берил будет занята покупкой приданого.
— А ты, дорогой?
— Принцу нравится, когда я постоянно нахожусь возле него. Однако мы пришли к соглашению, удовлетворяющему в той или иной степени нас обоих: я сопровождаю его на скачках и прочих дневных увеселениях, но освобожден от посещения многолюдных вечеринок, которыми его королевское высочество наслаждается вечером.
— И что ты делаешь тогда? — допытывалась маркиза.
— А на этот вопрос я затрудняюсь ответить.
У маркиза появился лукавый блеск в глазах.
— Я спрашиваю не о том, чем ты занимался в прошлом, — рассмеялась мать. — Я прекрасно осведомлена о твоей репутации сердцееда. Но что ты будешь делать теперь? Едва ли леди Берил захочет без тебя посещать эти многолюдные приемы.
— В жизни женатого человека есть свои недостатки! — не задумываясь ответил маркиз. — Только, поверь, мама, зеленый карточный стол привлекает меня куда больше, чем полированные паркеты, и я не собираюсь проводить на балу каждую ночь, пусть даже этого будут требовать Берил и принц.
Маркиза улыбнулась.
— Догадываюсь, что ты купил новых лошадей и станешь прогуливаться верхом каждое утро.
— Дюжину великолепных, чистокровных коней! Мне не терпится показать их тебе.
— Теперь и я буду ждать знакомства с ними, — загорелась маркиза.
Мир с Францией кроме прочих выгод вернул любителям лошадей возможность вновь привозить в Англию этих благородных животных.
И маркиз немедля послал своих людей в Сирию, откуда они вернулись с арабскими кобылами.
Когда он заговорил о лошадях, мать уловила в его голосе интонацию более теплую, чем во время рассказа о будущей жене.
В феврале, как раз перед ее отъездом в Харроугейт, в замок привезли отличных венгерских лошадок, и она была в восторге, узнавая в сыне того мальчишку, который все время тянул ее за руку в конюшню, когда ему подарили первого пони.
— А леди Верил хорошая наездница? — спросила она.
— На коне она держится превосходно, — ответил маркиз, — и, думаю, сумеет охотиться с моей сворой. Кстати, мне придется заняться охотничьим домиком в Печестершире. — Он усмехнулся. — Холостяцкие вечеринки, которые я устраивал там, отнюдь не улучшили состояния мебели. Кроме того, на женский взгляд, там слишком грубая обстановка.
— Мы с твоим отцом бывали очень счастливы там, — грустно промолвила вдова.
— Как и повсюду, — заметил маркиз. — Только, мама, не надо все время сравнивать меня с отцом, а Берил — с собой. — Он взял ее за руки. — Ты отлично знаешь, что такой милой и красивой женщины, как ты, больше не будет. Поэтому не надо сетовать на то, что я выбираю второй сорт.
— Меня волнует, дорогой мой, лишь твое счастье, — пробормотала маркиза.
— Я уже сказал тебе, что всем доволен.
Тем не менее матери послышалась в голосе сына язвительная нотка.
В нескольких милях от модного харроугейтского курорта, с его водами, дорогими отелями и отдыхающими аристократами, в том же Йоркшире, находилась деревня Барроуфилд.
Расположенная возле Лидса, она являла собою скопище неопрятных и даже зловещих домов и казалась постоянно укрытой тонкой вуалью из угольной пыли.
За пределами деревеньки на холме стояла уродливая церковь из серого камня, а возле нее — столь же неказистый, громоздкий дом викария.
На кухне, мощенной камнем, у старомодной, неудобной печи хлопотала седовласая служанка, всем своим видом напоминавшая няню: она пыталась научить тощую невнимательную девчонку готовить баранью ногу.
— Да пойми же ты, что я тебе говорю, Элен, — внушала она ей резким голосом. — Я в шестой раз повторяю, что мясо нужно все время поливать соком. А ты как будто не понимаешь меня.
— Так я ж делаю то, что вы мне говорите, — отвечала девица с раздольным йоркширским акцентом.
— Ну, это как посмотреть! — отрезала старшая.
Тут она повернула голову, потому что кухонная дверь открылась и молодой голос позвал:
— Эбби! Эбби!
Эбигейл — так звали старшую — обернулась к вошедшей девушке. Светловолосая и голубоглазая, она могла бы показаться самой типичной англичанкой, но от таковой отличалась совершенно невероятной красотой.
Глаза ее, громадные на изящном овальном личике, казалось, вобрали в себя голубизну не весеннего неба, а скорее южного моря.
Нежная улыбка касалась мягкого изгиба губ, словно рассвет, проглядывающий сквозь листву деревьев.
— Что случилось, мисс Торилья? — спросила старшая.
— Письмо, Эбби! Письмо от леди Берил и… Не знаю, поверишь ли ты — она помолвлена и собирается замуж!
— И вовремя, — сказала Эбби с фамильярностью старой служанки. — Ее светлости скоро двадцать один, она имеет успех в Лондоне; я давно ожидала этого.
— Ну что ж, она уже помолвлена, — повторила Торилья. — И представь, Эбби, она приглашает меня в гости.
Торилья расправила лист бумаги и прочитала вслух:
Торилья, ты будешь моей подружкой.
Я намереваюсь ограничиться только одной, чтобы не создавать себе излишней конкуренции.
— Как будто у Берил может быть соперница! — расхохоталась Торилья.
Эбби не ответила, и девушка продолжала читать:
Ты должна немедленно приехать ко мне… как только получишь это письмо. Не задерживайся. Ты должна мне помочь во многом. У меня столько дел, и я рассчитываю на тебя в выборе моей одежды, в планировании моей свадьбы и, конечно, рассчитываю на твое участие в приемах, где люди захотят познакомиться с моим женихом.
— И кто же стал суженым ее светлости? — спросила Эбби.
Торилья повернула страницу.
— Ты не поверишь, Эбби, — со смехом ответила она, — но Берил не назвала его имени! Как это похоже на кузину! Она всегда забывает о самом главном. Предвижу, сколько хлопот свалится на меня, если, конечно, папа… отпустит меня… к ней.
Последние слова девушка произнесла поникшим голосом, и в ее огромных глазах читались сомнение и грусть.
— Конечно же, вы должны ехать, мисс Торилья, — решительно сказала Эбби. — Хотя, ей-богу, надеть вам совсем нечего.
