Однако этот вывод оказался бы ошибочным.
Американцы так и не приняли индивидуализм окончательно, потому что скептически относятся к его экстремальным формам. Алексис де Токвиль указывал на существование двух понятий: инертного индивидуализма, „приводящего к тому, что каждый гражданин стремится изолироваться от всех остальных, ограничивая свое общение кругом семьи и друзей“ и одновременно обязательного кодекса морального поведения, объединяющего граждан в самых разных сообществах и организациях. Хотя такие трансценденталисты, как Эмерсон и Торо превозносили добродетели одиночества, уход от мира для них всегда был временным явлением. Они воспринимали одиночество как путь к вдохновению, способ подпитаться мудрыми мыслями, которые послужат общему благу по возвращении назад в общество.
На самом деле героический индивидуализм трансценденталистов сильно преувеличен. Ключевые фигуры этого движения — уже упомянутые Эмерсон и Торо, а также Бронсон Олкотт, Элизабет Пибоди и Маргарет Фуллер — активно участвовали в общественной и политической жизни. Однако тот же Торо в период своего двухлетнего (1845–1847 гг.) затворничества в хижине у Уолд ейского пруда редко находился в одиночестве и во всех смыслах был крайне далек от ведения натурального хозяйства и достижения самодостаточности. Его „хижина“, как прекрасно знают нынешние ее посетители, стояла на принадлежавшей Эмерсону земле, менее чем в трех километрах от города Конкорд. Имея возможность дойти до города за полчаса, Торо частенько наведывался туда к семье и друзьям. Зачастую он часами просиживал в местном пабе. В своем домике Торо принимал гостей и всегда был рад их видеть, особенно свою мать, которая приносила ему домашнюю еду.
И кто бы мог ее за это упрекнуть? Обратной стороной американского индивидуализма и стремления полагаться на собственные силы всегда оставалась тревога, которую близкие родственники и друзья испытывают за судьбы одиноких людей, живущих отдельно. В городах Новой Англии в эпоху ранней колонизации власти запрещали молодым мужчинам жить в одиночестве, опасаясь, что такой образ жизни может привести к порочности. Как отметил историк Дэвид Поттер, «в нашей литературе любое повествование о полной психологической или физической изоляции человека от своих собратьев, какой, например, является история Робинзона Крузо до того, как он заметил следы людей на пляже, воспринимается, как „ужастик“».
Точно такое же отношение к одиночеству прослеживается в книгах, описывающих упадок одного из самых дорогих американскому сердцу явлений — групп людей и общностей, объединенных по географическому признаку, интересам или каким угодно другим критериям. Даже названия самых популярных в США книг по социологии — «Одинокая толпа» (The Lonely Crowd), «Стремление к одиночеству» (The Pursuit of Loneliness), «Падение публичного человека» (The Pall of Public Man), «Культура нарциссизма» (The Culture of Narcissism) и «Склонности сердца» (Habits of the Heart) — подсказывают, что индивидуализм может привести к печальным последствиям. Точно такие же мысли присутствуют и в недавно появившейся популярной научной работе Роберта Патнэма «Боулинг в одиночку: упадок и возрождение американской общности» (Bowling Alone: The Collapse and Revival of American Community). Автор доказывает, что причиной многих проблем современности — болезней, недостатков системы образования, недоверия между людьми и даже отсутствия ощущения счастья — является крах социальной общности. Американцам нравятся такие аргументы, потому что в глубине души они стремятся соединяться, а не разъединяться. В этом смысле мало что изменилось с тех пор, как Токвиль почти два столетия назад посетил США. Сама по себе американская культура не является причиной стремительного роста числа людей, которые хотят жить в одиночку.
Если эти аргументы вас все еще не убедили, вот следующий факт — современные американцы на самом деле в меньшей степени склонны жить в одиночестве, чем граждане Швеции, Дании, Норвегии и Финляндии — стран, имеющих один из самых высоких уровней жизни, где приблизительно 40 % домохозяйств состоит всего из одного человека. Скандинавы инвестируют в социальную защищенность и общества взаимопомощи, что одновременно избавляет их от необходимости делить друг с другом жилплощадь.
Такой подход распространен не только в Скандинавии. В Японии, где вся жизнь традиционно была организована вокруг семьи, из одного человека состоят около 30 % домохозяйств, причем их процент гораздо выше в городах, чем в сельской местности. Культура и традиции во Франции, Германии и Англии очень различны, но процентное соотношение домохозяйств, состоящих из одного человека, еще выше, чем в США. То же самое можно сказать о Канаде и Австралии. Сегодня наиболее быстрый рост домохозяйств, состоящих из одного человека, наблюдается в Китае, Индии и Бразилии. По данным исследовательской компании Euromonitor International, во всем мире число людей, проживающих в одиночестве, резко увеличилось — со 153 млн в 1996 г. до 201 млн в 2006 г., то есть за 10 лет количество таких людей возросло на 33 %.
В чем же причина столь масштабного роста? Бесспорно, ему способствуют накопление богатства, созданного вследствие экономического развития, и развитие системы социального страхования. Грубо говоря, сегодня одиночество стало более доступным экономически, но экономический фактор — всего лишь фрагмент общей картины. Сам по себе он не дает ответа на вопрос: почему такое множество обеспеченных граждан в развитых странах используют свои капиталы и возможности не как-нибудь иначе, а именно для того, чтобы отгородиться друг от друга?
Помимо экономической независимости и социальной защищенности резкое увеличение числа одиноко живущих людей объясняется общемировыми культурными и историческими изменениями, которые один из основателей социологии Эмиль Дюркгейм называл «культом индивида». По Дюркгейму, культ индивида явился результатом перехода от традиционных сельских общин к современным индустриальным городам, где индивид постепенно стал «своего рода предметом поклонения», чем-то более священным, чем группа. Большую часть своих трудов Дюркгейм написал в конце XIX в., еще не имея представления об идеях радикального экономического индивидуализма, выразителями которых стали Милтон Фридман, Айн Рэнд и Маргарет Тэтчер (последней принадлежит известное высказывание: «Общества не существует»). Дюркгейм, напротив, не считал, что освобождение индивида от гнета государства является самым эффективным способом накопления богатства и достижения всеобщего блага. Впрочем, он и не отвергал этой идеи. Дюркгейм полагал, что современное разделение труда станет фактором органического соединения граждан. Ведь каждый индивид в состоянии достичь «свободы» и «независимости» только при поддержке ключевых общественных институтов, семьи, экономики и государства. Следовательно, объединение индивидов служит интересам всеобщего блага.
Австрийский экономист Йозеф Шумпетер не считал, что сами индивиды будут придерживаться такой точки зрения. В своей вышедшей в 1942 г. книге «Капитализм, социализм и демократия» Шумпетер отмечал, что современный капитализм выступает за «рационализацию всего в жизни» и прогнозировал, что культура холодного расчета приведет в конечном счете к «распаду» коллектива. «Как только люди получат урок утилитаризма и откажутся воспринимать традиционную организацию своего социального окружения как данность, как только они научатся взвешивать конкретные преимущества и недостатки любого возможного плана или действия… они обязательно заметят тяжкие личные жертвы, которые несут семейные связи и в особенности отцовство и материнство…» Шумпетер предсказывал постепенный «распад буржуазной семьи», потому что свободолюбивые мужчины и женщины выберут «комфорт, свободу от забот и возможность наслаждаться выбором и радостью разнообразия».
