Матильда оказалась словно в западне – колени зажаты под столом, сверху, стиснув зубы, навис муж. Ни выбраться, ни отодвинуться. Даже до звонка не дотянуться, чтобы позвать слуг. Чистое светопреставление! Наверное, со стороны они напоминали скульптурную группу в камне или бронзовые фигуры. К счастью, обе фигуры все-таки не были каменными. Матильда дергалась, и каждое ее движение заставляло Матеуша испускать дикие крики, которые в конце концов и привлекли внимание прислуги.
Постучав, камердинер решился заглянуть в барский кабинет. Милостивая пани при виде слуги громким голосом распорядилась: во-первых, забрать милостивого пана и уложить в постель; во-вторых, тотчас же послать за доктором. Второе распоряжение выполнили немедленно, первое же не сразу. Милостивый пан не позволял к себе прикоснуться, так и стоял за спиной супруги, согнувшись и продолжая вопить благим матом. Потерявшая свободу действий барыня вскоре потеряла и терпение.
– Ладно, нет худа без добра! – решила она. – Пусть хоть одно дело закончу.
И, размашисто подписавшись под своим завещанием, приказала камердинеру:
– А вы, Феликс, здесь распишитесь. И пришлите еще из прислуги кого-нибудь, только грамотного, ну хотя бы Словиковскую.
При таких необычных обстоятельствах закончилось оформление завещания Матильды Вежховской, вот почему не упоминалось в нем о наполеоновских дарах, вот почему отсутствовало предполагаемое красочное завершение документа с перечислением имущества, завещаемого дальним родичам и прислуге. Какие тут родичи, когда за спиной стенал и кричал супруг, а это при составлении завещания не очень подходящий аккомпанемент, и уж слишком долго, по мнению Матильды, он продолжался. Большой силой воли обладал ее супруг, даже в старости, и сознание потерял лишь в момент прибытия доктора Только благодаря этому удалось оторвать его от кресла и перенести в постель.
Местный знахарь с полного одобрения врача вставил на место выскочивший позвонок, и вскоре Матеуш восстановил пошатнувшееся здоровье. Матильда же после всего пережитого не возвращалась более к своему завещанию, полагая, что все нужное в нем написала. Не перечитывая, сунула в конверт, заклеила лаком и припечатала своей печатью, после чего занялась мужем.
А происходило это в 1930 году от Р.Х., в самой середине между двумя войнами.
Что же касается страшных происшествий в Блендове, которые так потрясли Матильду и первый раз в жизни заставили ее искать помощи у мужа, то их подробно описала одна бедная родственница Вежховских, некая панна Доминика Блендовская, домоправительница в тамошнем поместье. Упомянутая Доминика, уже не очень молодая девица, не скрывала своего недовольства тем, что приходится занимать такую должность в доме, некогда принадлежавшем ее семье. Да, да, ведь Блендов совсем еще недавно был собственностью ее предков, а вот поди ж ты, как судьба играет человеком… А все потому, что постарались ее прадедушка, дедушка и папочка, все силы приложили, чтобы разорить фамильное гнездо и оставить бесприданницей девицу некогда славного рода Спасибо и за то, что теперешние хозяева хоть в экономки ее наняли, все есть крыша над головой. Да и работы не так уж много. И поскольку свободного от работы времени у панны Доминики было хоть отбавляй, дневник она вела подробный и систематический, к тому же очень деловой. Мало было в нем охов и ахов, зато множество конкретики, ибо от скуки панна Доминика записывала чуть ли не каждое снесенное курицей яйцо. Неудивительно потому, что уж такое сенсационное происшествие она описала во всех подробностях.
16 июня 1878 года от Р.Х.
Только сейчас, вечером, обрела я возможность сесть и спокойно описать все те страшные и непонятные происшествия, что случились здесь минувшим днем. Разве в силах кто такое себе представить? До сих пор не могу прийти в себя, не могу успокоиться душевно, рука моя, пишущая эти строки, дрожит, а разум отказывается понять весь ужас. Вот и попытаюсь описать все в очередности, в надежде, что поможет мне это разобраться во всем и успокоение обрести.
С детства обучали меня порядку и систематичности, пусть же теперь пригодятся мне эти навыки, столь необходимые при данных обстоятельствах.
Итак, вчерашний день прошел, как я в своих записках давеча его запечатлела. Молитвы прочитав на сон грядущий, легла я почивать, и послал мне Господь сладкий сон, яко человеку с чистой совестью. Уж не припомню, что снилось, но пробудил меня шум непонятный, вроде бы крики и стуки оглушительные. В первую очередь мысль пришла – не иначе как пожар приключился, однако крика «горим!» слышно не было. Сорвавшись с постели, вся дрожа, стояла я, как под ногами внизу грохот ужасающий раздался и затем крик отчаянный, и вдруг все разом стихло, только оглушали меня удары собственного сердца, что билось как молот. Трепеща всем телом, без сил, опустилась я на ложе, но тут долг заставил меня помыслить, ведь хозяйка я в доме, за все и всех ответственная, права не имею лишь о собственном животе печься.
Мысль таковая сил мне прибавила, вскочила я на ноги, халат накинула, ноги в домашние туфли сунула и к двери бросилась, да вспомнила, что темно ведь в доме, так еще свечу засветила и, в руки ее взяв, на лестницу вышла.
Тишь в доме стояла, но вот донеслись до меня будто шепот и стоны, а со стороны кухни свет пробивался, не иначе как прислуга набилась – грохот страшный, надо думать, всех перебудил. Страх немного отступил, взбодрилась я духом и тихим голосом позвала слуг. Должно быть, не своим голосом, хриплым и дрожащим, да ведь дивиться еще надо, как сама на ногах стояла. А Кацпер, старый камердинер, распознал все равно и служанкам велел замолчать, говоря: «А то, случаем, не панна Доминика будет ?»
Я самая, отвечаю, что здесь приключилось, откуда шум такой?
Не один раз упоминала я в этих записках, что прислуга ко мне большое уважение питает, и тут незамедлительно дверь в кухню распахнули. Глядь – а там за Кацпером вся челядь столпилась и говорить начали, перебивая друг дружку, так что ничего понять было невозможно. Велела я все по порядку поведать.
Первой услышала какие-то неведомые шумы и стуки Ядвига, кухарка, ей колотье в боку и теснение в печени спать не давали. Вертелась она с боку на бок и шум услышала, вроде кто по дому ходит и мебеля двигает. Вставши с постели, поспешно к Кацперу, свояку своему, побежала и его ото сна пробудила. Сон у Кацпера легкий, тут же встал и велел лакею Альбину свечу взять и поглядеть, что в барских покоях делается, потому как шум доносился не то из гостиной, не то из столовой, а может, из библиотеки и кабинета. Альбин же, еще не совсем в себя пришедши, свечу прихватил и пошел, куда велели, совсем не оберегаясь и тишину не блюдя. Сразу поднялся шум еще страшнее, грохот и крики потрясли дом, сдавалось – стены рушатся. А как звон оконного стекла раздался, то буфетный мальчик… и тут я не сразу имя его вспомнила, пришлось перо отложить и память принудить, теперь знаю – Аполлоний, Польдиком его все кличут, – растолкал слуг и за Альбином устремился. И вновь воздух потряс страшный крик и грохот опрокидываемой мебели.
