Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Разумеется, далеко не только голый расчет – если я буду с ним рядом, мы вместе добьемся успеха – двигал Линочкой, когда она обрабатывала и женила на себе юного Петра. Пусть он был нескладный, чудаковатый и старомодный – но зато с ним никогда не было скучно, и она, можно сказать, его почти полюбила.
Свадебку сыграли уже на втором курсе – веселую, студенческую, переместившуюся из близлежащего кафе в общагу и закончившуюся там восторгами любви не только для новобрачных, но и как минимум еще для семи пар гостей. Случилось это в восемьдесят восьмом, когда страна стала неудержимо и необратимо меняться.
Время перемен в СССР оказалось подходящей порой для того, чтобы начать новую жизнь. Парочка и начала. Линочка категорически отказалась жить с матерями – как с той стороны, так и с другой.
Мамаша Остужева старшим ребенком никогда не занималась – иначе бы он не приходил в институт в разных носках и никогда не глаженных брюках. Она была вся увлечена другими материями: во-первых, Петиной сестрой от второго брака, девочкой шести лет, а главное, налаживанием собственных матримониальных отношений (второй муж, равно как и первый, отец Петра, от нее сбежал). Но при этом свекровь на дух не переносила и не принимала вдруг появившуюся невестку. Шипела не только по углам, но и чуть ли не в лицо: «Окрутила парня! Женила! Виданное ли дело! В восемнадцать лет!»
Теща своего новоявленного зятя тоже не жаловала: не только гвоздя вбить не умеет, но и лампочку вкрутить, и даже карьерой своей ничуть не озабочен, знай лишь формулы в тетрадках рисует!
Как впоследствии не раз вспоминала Лина, решение проживать отдельно стало дальновиднейшим, ибо и свекровь, и теща не только имели собственное ви́дение того, как должно строить отношения юным новобрачным, но и наперебой эти свои мнения выказывали – что напрочь могло уморить росточек молодой семьи. Когда старшее поколение находится на расстоянии, юнцам разрулить свои проблемы проще.
Посему девушка сняла за пятьдесят тогда еще полновесных советских рублей для себя и Пети комнату в огромной коммунальной квартире, на восемь кухонных столов – зато в самом центре столицы, на площади (тогда еще) Ногина. И принялась осваивать сложную науку выстраивания отношений с соседками, организации быта и непосредственного управления молодым мужем.
Надо сказать, что даже в самом юном возрасте Петенька Остужев оказался, несмотря на свой потусторонний вид, на удивление приспособлен для добывания денег, чтобы прокормить возлюбленную молодую жену. Широта познаний и могучесть ума были столь велики, что его охотно взяли на кафедру на ставку лаборанта, и он переводил с двух языков, с английского и немецкого, составлял библиографии, придумывал и организовывал опыты – словом, не один десяток аспирантов, преподавателей, доцентов и даже профессоров кормились от его интеллектуальной мощи. Иные, наиболее благородные и имевшие доступ к материальным ресурсам, подбрасывали Петюне то материальную помощь, то путевку в профилакторий.
Поэтому, даже несмотря на изрядную по тем временам сумму, которую семейка ежемесячно выкладывала за съемное жилье, она особо не нуждалась. Тем более что Остужев оказался крайне неприхотлив во всех бытовых вопросах, включая еду. Мамаша его по жизни никогда не баловала. На завтрак ему достаточно было яичницы (или пары яичек вкрутую), на обед хватало жареной картошки с куском обжаренной колбасы. А нет – сойдет та же картошка, залитая сверху яйцом. Или макароны, усыпанные сахаром. Или даже белый хлеб, намазанный сливочным маслом, с тем же песком. Вдобавок ведь и время в Москве наступило сложное: одновременно с безоглядным расширением ассортимента тем, дозволенных в печати и на ТВ, резко сократился (и без того скудный) ассортимент магазинов и запасов в холодильнике. Даже за столь любимыми Петечкой яйцами Лине требовалось выстаивать очереди, иной раз по нескольку часов, с ограничением: не более двух десятков в руки.
Нечего говорить, что прочие бытовые хлопоты также свалились на хрупкие Линочкины плечи. Юный Остужев не знал, что рубашки и трусы для него сначала стираются Линочкой (вручную, в ванной), а потом гладятся. Чудесным образом на коврике для него всегда по утрам возникали начищенные штиблеты. Петечка ненавидел стричь ногти, и она освоила искусство маникюра. Он никогда не причесывался. Терпеть не мог стрижку и бритье бороды, и она взяла в руки ножницы и купила по случаю парикмахерскую машинку. В общем, надо признать, что в данном случае права была теща, когда с изрядным пафосом восклицала: Линочка отдала этому типу всю себя!
Помимо материальных и бытовых хлопот приходилось учиться. Остужев выхлопотал для обоих свободное посещение. Но ему-то с его знаниями и талантами зачеты с коллоквиумами и экзаменами было сдать раз плюнуть. А ей и над учебниками приходилось ночами корпеть.
Затем молодую семью накрыла новая напасть. Советский Союз неудержимо двигался к своему развалу, в Москве начались митинги, демонстрации: за новую конституцию, против КПСС, КГБ и партийных привилегий, за межрегиональную группу, Попова, Собчака и Ельцина. Пару раз Петечка подбил Линочку сходить на митинги – не то чтобы он стал политизированным (хотя партию, правительство и тайную полицию не любил), просто ему казалось интересным на примере проследить, как коммуницируют с толпой сторонников оппозиционные народные вожди. Ну, сходили – и сходили. Покричали вместе со всеми: «Долой шестую статью!»[1]и «Борис – борись!»
Но спустя пару недель Линочка начала замечать неладное. Петечка ее стал каким-то нервным. Даже на нее принялся повышать голос, а всесокрушающая его сексуальная тяга, наоборот, ослабела. Она пыталась с ним – в хорошие минуты, после ужина с жареной картошкой – откровенно поговорить, узнать, что такое. Он хмуро отмалчивался.
Неприятные явления нарастали. Юный муж ощутимо побледнел и стал худеть. Несколько раз она замечала, проснувшись глубокой ночью, что Петечка ее не спит. Такое случалось и раньше – но в случаях бессонницы он сидел обычно за столом и при свете лампы лихорадочно что-то строчил в своих рабочих тетрадях: записывал идеи и мысли. Теперь же он лежал навзничь, без света, в напряженной позе – но глаза открыты, явно не дремлет, а о чем-то думает. Она спрашивала спросонья, что такое, – Петечка всякий раз отвечал грубо. Попыталась вызвать его на разговор в светлое время суток – снова рык, что ранее для него было совсем нехарактерно.
А потом однажды вечером, когда в огромной коммунальной квартире, на удивление, не оказалось никого из соседей, он зазвал ее в ванную, включил воду и стал говорить странные вещи. Сначала она подумала, что дурачится, прикалывается, шутит – но потом глянула в остекленевшие глаза, в которых плескался совсем не юмор, а, наоборот, страх, и поняла, что он, ой-ей-ей, всерьез. А Петечка втирал ей, что за ним следит КГБ – он это точно знает, сам видел, и телефон их агенты прослушивают, и на кафедре про него вызнают. «И Перфильевна (соседка) ходит, вынюхивает, подслушивает – явно им стучит».
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
