Книга От золота до биткойна - Антон Попов

То есть, немного упрощая, примерно 90 тысяч лет человечество жило плюс-минус одинаково, без значимых перемен в своем жизненном укладе, в состоянии гомеостаза, равновесия, стабильности, а потом произошла революция, которая заставила людей резко перейти к активному развитию — техническому, культурному, социальному. Человеческое общество стало стремительно усложняться, люди начали накапливать богатства и благодаря этому изменять свой образ жизни. Революция эта имела технологическую природу, в ее основе лежали новые технологии производства пищи — земледелие и скотоводство. Которые, в свою очередь, произвели фундаментальные изменения в жизни человечества, резко увеличив численность населения и позволив значительной части людей перейти к оседлому образу жизни и накапливать излишки материальных благ. Почему эта революция произошла и почему именно тогда? Наиболее убедительна версия, высказываемая учеными: она явилась ответом на резкое изменение климата, приведшее, по сути, к экологической катастрофе — концу существовавшей экосистемы, в которую доисторический человек был идеально вписан. В сущности, выбор у наших предков был таким — вымереть с голоду или найти новые источники пропитания. Они нашли, и это полностью изменило правила игры.

Однако последствия революции (как оно всегда и бывает со всеми без исключения революциями) оказались неоднозначными и несли в себе ряд внутренних противоречий, которые человечество так или иначе пытается разрешить до сих пор. Главнейшее из них происходит от того факта, что биологически человек остался все тем же самым человеком каменного века. Палеолит — единственная эпоха в человеческой истории, которая продолжалась достаточно долго, чтобы оставить свой эволюционный след в физиологии человека. Многие особенности строения нашего организма родом именно оттуда. Мы до сих пор фактически люди палеолита. Только слегка обмельчавшие: средний рост мужчины-кроманьонца составлял около 190 см, с соответствующим телосложением, объем его мозга был примерно на 20 % больше, чем у нас. При этом он не знал 90 % инфекционных заболеваний, которым мы подвержены, потому что почти все они перешли к человеку от животных в процессе их одомашнивания (то есть уже после неолитической революции). Кроманьонец даже кариеса почти не знал — видимо, в силу особенностей своего рациона! Но в целом биология наша осталась той же самой, только образ жизни изменился радикально. По сути, это означает, что после неолитической революции человек обречен вечно чувствовать себя не в своей тарелке. Он приспособлен эволюцией совсем к другому.

У всех народов существует легенда о золотом веке (хотя называться эта эпоха может по-разному, не обязательно именно этими словами). Это некое идеальное время в прошлом, когда все было устроено «как надо», мир существовал в условиях сказочного изобилия, никто ни в чем не нуждался, да и сами люди были гораздо лучше и совершеннее, чем сейчас. Возвращение к этой эпохе — идеал, к которому надо стремиться. К сожалению, миф часто предполагает, что идеал этот сейчас уже заведомо недостижим.

Так вот, очень похоже на то, что под личиной золотого века скрывается смутное воспоминание как раз о древнейшем каменном веке, о палеолите. Потому что, по мнению современных антропологов (изучавших как материальные свидетельства, так и жизнь народов, которые и в наши дни сохранили уклад, близкий к палеолитическому, вроде африканских бушменов), реальный палеолит выглядел на первый взгляд очень уж похоже на идеал золотого века. Представьте себе людей, живущих в сравнительно гармоничном децентрализованном обществе, лишенном жесткой иерархии, без имущественного расслоения. Эти люди хорошо вписаны в свою экологическую нишу, поэтому возникает ситуация «первобытного изобилия», когда еды всегда вдоволь и ее добыча отнимает относительно немного времени и сил. Те, кто интересуется подробностями, могут почерпнуть их, например, в монографии Маршалла Салинза «Экономика каменного века» — труде, который сегодня считается уже живой классикой антропологии. Скажу здесь только, что то, что мы назвали бы «работой», то есть добыча пропитания и изготовление орудий труда, отнимает в этих условиях в среднем пару дней в неделю. Львиная доля времени у первобытного человека уходит на сон, развлечения и игры, а также на творчество — отсюда пышный расцвет той же наскальной живописи.

При отсутствии разного рода стихийных бедствий племена, живущие до сих пор укладом, близким к палеолитическому, вообще не знают, что такое голод. Поэтому версия об изменении климата и выглядит столь убедительной: без такого изменения никакое развитие или даже просто движение было бы невозможно — человечество могло бы пребывать в состоянии гармоничного гомеостаза до бесконечности. Конечно, здесь есть и оборотная сторона: достигается это благоденствие за счет того, что, во-первых, людей, по нашим современным меркам, очень немного (сколько жило индейцев на просторах Северной Америки к северу от Мексики до прихода европейцев? Оценки колеблются в основном в диапазоне от 1 до 2 миллионов человек, и это был предел — большее количество просто не прокормило бы себя при том хозяйственном укладе). Во-вторых, в первобытном обществе люди едят буквально все, что может быть съедено (в том числе и вещи, которые не показались бы нам съедобными, вроде коры некоторых деревьев). В-третьих, у них совершенно иной уровень потребностей, который показался бы нам необычайно скромным — но так его и удовлетворить легче. Так что идеал обманчив: мало кого из мечтавших об ушедшем золотом веке людей удовлетворили бы условия жизни реального палеолитического золотого века.

Тем не менее противоречие остается в силе: всю свою историю человечество мучительно хочет вернуться туда, куда оно вернуться не в состоянии, именно к тому образу жизни, отход от которого и был отправной точкой и необходимым условием любого развития. Поэтому проблема приобретает характер парадокса: как вернуть утраченное, не потеряв при этом то позитивное, что было получено в результате неолитической революции? Потому что не надо обманывать себя: будучи подлинной технологической революцией, неолитическая революция принесла гораздо больше пользы, чем вреда. Мало кто в здравом уме согласится вернуться от достижений и возможностей цивилизации (со всеми ее недостатками и издержками, со всей неравномерностью и зачастую несправедливостью распределения благ) к гармоничной жизни бушмена, скромной даже по самым жестким спартанским меркам. Конечно, существует анархо-примитивизм, который пропагандирует именно это, но он обречен быть занятным маргинальным феноменом. Вопрос, который не дает покоя человеку, на самом-то деле заключается в том, как совместить лучшее из двух миров.