Мы читали отчеты членов экспедиции, где они писали о трудностях, которые им приходилось преодолевать, всматривались в присланные ими фото. Разумеется, никто тогда не остался равнодушным к драме, разыгрывавшейся прямо у нас над головами, все считали этих ребят героями. Правда, теперь, когда прошло столько лет и людей уже ничем не удивишь, хоть в церкви ссы, их тогдашние снимки кажутся мне вполне обыкновенными, в том смысле, что именно таких и ждешь от любой полярной экспедиции. Жуткий ветер, ледяные торосы и все такое.
Короче, я хочу сказать, что Масса № 3 есть именно то, чем кажется: просто айсберг. Ни больше ни меньше. Холодный, голый, суровый. Ну и, конечно, впечатляющий, а как иначе? Все айсберги испокон веку производят на людей впечатление, а этот, уж поверьте, выглядит ничуть не менее внушительно, чем любой его собрат, с той только разницей, что те плавают в воде, а этот висит над нашими головами.
И все же та экспедиция дала два необычных снимка. На первом отряд переходит по висячему ледяному мосту с одного неприступного искрящегося утеса на другой – классика жанра, если не обращать внимания на маячащие внизу шиферные крыши и антенны Уондсуорта. И второй снимок – селфи доктора Джоанны Лунд, сделанное почти у самой вершины.
Доктор Лунд с несчастным видом смотрит прямо в камеру. Она хрупкая, чуть раскосые глаза обведены темным, шапка натянута на уши. За ее спиной – ледяной шпиль. Внизу, у его подножия, можно разглядеть других членов команды, они стоят и смотрят наверх, на его белые грани. Пейзаж – обычная жестокая красота, как на полярных снимках. Города не видно. Кругом лед как лед, такой же, как везде. И только тусклый свет и непонятное выражение лица доктора Лунд сообщают всему атмосферу тревоги.
В разборе полета, последовавшем за извлечением отряда, официальные представители особенно напирали на то, что, готовя эту экспедицию, они, разумеется, рассматривали возможность столкновения айсбергов. Если это так, то все, что они предусмотрели на такой случай, не сработало.
Утром семнадцатого июня, в тот самый день, когда в Сети появилось последнее фото Лунд, а команда, как нам сообщили позже, готовилась к восхождению на капризную ледяную глыбу, Масса № 6, прозванная в народе Большой Медведицей, вдруг быстрее обычного покатилась по небу откуда-то с севера, из района Кройдона.
Сначала никакой особенной тревоги это ни у кого не вызвало. Но часы шли, Масса № 6 набирала скорость, а Масса № 3 отклонилась от своего привычного курса, и тогда всем стало ясно, что столкновение неизбежно.
Камера на шлеме Лунд зафиксировала эту катастрофу. Видно, как члены отряда прячутся за ледяными глыбами. Масса № 3 продолжает рыскать, так что внизу вдруг становятся видны башни Пекхэма. А с юга в картинку вплывает огромная ледяная туша. Масса № 6 движется очень быстро.
Грохот от их соударения слышал весь Лондон.
Учитывая размеры этих штук, можно смело сказать, что это было не лобовое столкновение, а так, удар по касательной. Айсберги столкнулись друг с другом на полном ходу, со страшным треском обдирая со своих боков куски льда, которые тут же рассыпались по небу. Масса № 6 резко отклонилась к востоку. Масса № 3 взмыла вверх.
Ледяной шпиль накренился, и Лунд пошатнулась вместе с ним. Шипы ее альпинистских ботинок продолжали впиваться в лед, и стальной трос не порвался, – раскрошился сам лед под ней. В считаные секунды она пролетела те сотни метров, подъем на которые стоил ей нескольких часов напряженного труда. Мы видели полет как бы ее глазами. Она неслась прямо в пропасть, и под ней не было больше площадки, только крутой склон, кончавшийся чем-то вроде воронки.
Я много раз просматривал этот файл, несмотря на запрет родителей. Я нарочно замедлял его, ощущая, как моя кровь наполняется адреналином и меня начинает подташнивать, глядя на процесс нисхождения Лунд. Никто не подумал выдать команде парашюты. Я снова и снова возвращался к начальному кадру, где лед словно выстреливал ею в воздух. Камера милосердно отключилась раньше, чем ее тело ударилось о землю.
Мы играли в лондонские айсберги. У Робби была двоюродная бабушка, она жила в пансионе недалеко от Уэмбли. Мы повадились встречаться там, потому что за ее домом спускалась прямо к железной дороге травянистая замусоренная насыпь, куда мы попадали, перебравшись через невысокую изгородь в соседнем саду.
Двоюродная бабушка Робби угощала нас печеньем и спрашивала, что мы опять затеяли. В доме у нее было неопрятно, всюду валялись какие-то книги, бумаги. Хозяйка, сухонькая и улыбчивая, была, как я теперь понимаю, старушонка себе на уме и наверняка втайне подсмеивалась над нами, хотя вид у нее почти всегда был какой-то отсутствующий, словно она то и дело напряженно прислушивалась к чему-то. Робби очень ее любил. Даже странно было видеть, до чего он был с ней нежен, это наш-то Робби, с его мордой боксера-тяжеловеса и луженой глоткой. Все детство он провел в гипсовом корсете и с тех пор наверстывал упущенное. Свою двоюродную бабушку он называл Нэнти, и мы так никогда и не узнали ее настоящего имени.
– Эти штуки, – сказала она как-то раз посреди спотыкливого разговора, когда мы сидели на ее диване, выпрямив спины так, словно аршин проглотили, встала и ни с того ни с сего распахнула входную дверь, так что мы увидели приближающийся айсберг. Она вернулась на свое место и продолжила: – Жизнь в аванто, да? – И улыбнулась, наблюдая за нашей реакцией.
– Это такое отверстие во льду, на озере, – сказал Йен. Я моргнул, глядя на него, – меня разозлило, что он знает это слово. Но он даже не взглянул в мою сторону. Нэнти рассмеялась.
Придя домой, я посмотрел это слово в Интернете. Он был прав. Передо мной мелькали фото полыней и снулых рыб на льду рядом с ними.
Мы всегда очень старались вести себя с Нэнти, как подобает воспитанным детям. Когда разговор иссякал, мы выходили на улицу и ждали Робби, а потом все вместе неслись в соседский сад, перемахивали через заборчик и скатывались по замусоренной насыпи вниз, к изгороди из проволоки, за которой, всего в нескольких футах от нас, проносились поезда.
Сэл обычно оказывалась внизу первой. И ждала нас у изгороди, нетерпеливо сплетая свои длинные волосы в узлы и посвистывая сквозь зубы.
– Ты, жирный медведь! – могла крикнуть она Йену, который осторожно спускался по насыпи следом за мной. Он был совсем не жирный, просто она звала так всех. И показывала, как он и Робби идут вперевалку, а я хохотал и прибавлял шагу, чтобы стоять рядом с ней внизу и смотреть, как Йен сползает вниз, не глядя на нас.
Та насыпь была самой крутой во всем районе, подняться по ней наверх стоило немалых трудов, а уж спуститься вниз и подавно. Нам казалось, что, лазая по ней туда и обратно, мы повторяем подвиг исследователей в воздухе, а значит, таким своеобразным способом чествуем их. Мы смотрели, как проносятся под нами поезда. И я точно знаю, что не я один, глядя на мелькающие под ногами вагоны, воображал, что передо мной раскинулся Лондон, а я вижу его сверху, со склона ледяной горы.
Нам с Йеном айсберги не давали покоя больше, чем остальным, и потому он хотел дружить со мной. Но это было сложно. Конечно, мне тоже была интересна компания того, кто читал об айсбергах все, что печатали в журналах, и знал о них не меньше, чем я, или почти столько же, но меня злила его совиная очкастая наружность. Да и Сэл бросала на меня презрительные взгляды всякий раз, стоило мне заговорить с ним. А еще у него была привычка сосать край рукава – там всегда было мокрое пятно.
