Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Два-три раза в день заглядывает Марго, другая любимая игрушка, марсианская женщина Аэлита, тонкий хилый альбинос, — длиннорукий, длинноногий, какой-то изломанный, стриженный почти наголо, с ядовитым макияжем; в коротком черном платье, в черных непрозрачных чулках чуть выше колена — светит голыми ляжками. Типичный декаданс. Четвертая жена, бывшая бездарная натурщица, затем никакая жена. Без роду, без племени. Тридцати одного года от роду.
— Пьешь? — говорит Марго неожиданно сильным и звучным голосом, поместившись между окном и мужем, заслоняя вид, упирая руки в тощие бедра. — Не надоело? Между прочим, в доме люди, между прочим, спрашивают, интересуются. Между прочим, ждут высочайшего выхода. Между прочим, у тебя юбилей! Помнишь про юбилей?
— Уйди, — говорит Рубан, не глядя на нее, делая отстраняющий жест рукой: чур меня, чур! — Пошла!
— Ты бы хоть поел, — говорит Марго. — Лиза сказала, ты вообще ничего не ешь! Даже не закусываешь. Принести?
— Не хочу.
— Хоть кофе!
— Не хочу.
— Помрешь, не доживешь до юбилея. Народ надеется, ждет, не порть людям праздник.
Рубан закрывает глаза — ушел.
— Иди к черту! — рявкает Марго и выходит, хлопнув дверью.
* * *
Гостиная, она же банкетный зал, днем пуста, гости, как уже было упомянуто, сидят по своим комнатам. Подтягиваются под вечер. Диваны под стенами, массивный стол, несколько низких журнальных столиков, пара кресел, картины по стенам и деревья в больших керамических кадках. В углу камин, сложенный из дикого камня, черный, закопченный, жарко пылающий, он распространяет запах горящих сосновых поленьев и шишек. Пестрит от картин, домотканых ковриков, керамики, икон — как же без икон! Напоминает провинциальный этнографический музей.
Справа от камина — кресло, в нем сидит женщина в черной шляпе с полями, в черном платье, с причудливо раскрашенным лицом: кроваво-красные губы, кроваво-красные сердечки на скулах, причудливо изогнутые брови и полуметровые ресницы; на плечах шаль — красные розы на черном; черные чулки на длинных тонких ногах, остроносые туфли с золотыми пряжками, тоже черные. В женщине чудится нечто жуткое, вызывающее оторопь у непосвященных — то ли удивительная статика, то ли неестественная поза: она сидит, не опираясь на спинку кресла, словно штык проглотила; кажется, даже слегка прогнулась назад. Мумия, называет ее новичок в компании, журналист Андрей Сотник, тот самый, что подрядился писать сагу о Великом мастере, — крупный и громогласный молодой человек запредельной коммуникабельности, с первой минуты знакомства переходящий с любым, будь то женщина или мужчина, на «ты». В их тусовку, как седло на корове, не вписывается. Женщина в кресле, как уже понял читатель, не живая, а гипсовая, и отлита Рубаном с Марго в бытность ее натурщицей, во время расцвета их любви; раскрашена и задрапирована ею же; она — домашний аттракцион и повод для шуточек. Новые гости поначалу не врубаются, что дама гипсовая, здороваются и даже пытаются заговорить.
Клички у нее Идол и Маска. Кто-то предпочитает просто: Марго-дубль. Идол — понятно, а почему Маска, спросит читатель? Так ее называет Мэтр, намекая на одноименный роман Станислава Лема, весьма жуткий, к слову. Маска — механическая кукла, в которую влюбился герой, и она в конце концов его сгубила. Намек на Марго, не иначе. Мэтр любит намеки, сарказмы и парадоксы. Один из гостей, Иван Денисенко, дипломированный фотограф, без продыху фотографирует Маску при разном освещении, в разных ракурсах. Кладет ей на колени вазон или книгу, а в руку пристраивает бокал с вином, сдвигает шляпу, приподнимает юбку, и клац-клац-клац! Иногда с позиции лежа на полу. И повторяет, что у него мороз по коже всякий раз при взгляде на… это. Что удивительно и вызывает вопрос: почему человек так боится неподвижных и неживых больших кукол? Почему подсознательно ждет от них какой-нибудь гадости? Почему у них аура опасности?
— Какую тяжелую и страшную генетическую память они будоражат, а, господа? — патетически вопрошает Иван Денисенко, которого после двух-трех рюмок тянет на разговоры о возвышенном и непознанном. — Почему мы их боимся?
Глядя на него, не скажешь, что Иван кого-нибудь или чего-нибудь боится — это мощный большеголовый мужчина с румяной физиономией — не то от съемок на пленэре, не то от пьянства, которому подвержен. Временами он впадает в запой, сопровождаемый депрессией и поисками смысла жизни, часто драками. Характер, помимо депрессий, жизнерадостный, хотя темы работ у него, прямо скажем, странные: заброшенные, богом забытые уголки, полуразрушенное жилье, несчастные, забитые бедностью какие-то потусторонние люди, чья беззащитность бьет в глаза; лопухи, заборы, свалки, бездомные собаки. Мэтр очень любит Ивана, но однажды сказал, что от его работ хочется повеситься. В прошлом году Иван получил первую премию на выставке в Торонто, чем очень гордится. Кукол он, разумеется, не боится, еще чего! Так, богемное интересничанье и кокетство мастера, треп в присутствии прекрасных дам. Тем более Марго ему нравится. Они обе ему нравятся. В смысле, Зоя тоже…
— Я их не боюсь, — говорит Марго. — И ее не боюсь. И ты не боишься, не надо трындеть. Между прочим, напрасно, потому что она ночью оживает. Так что не фиг шляться, понял?
Это намек на недавнюю эскападу Ивана, который ночью с фонариком пошел шарить в буфете — душа горела, а попал в комнату к Елене, и она подняла дикий визг. Ей бы промолчать, дурехе… так нет! В итоге все повылетали в коридор кто в чем, перепугали друг друга до полусмерти, тем более перегорели пробки и темень была хоть глаз выколи.
Иван Денисенко задумывается…
— Жуткая баба, — ежась, говорит о Маске Елена, приятельница Марго, — аж мороз по шкуре. Выбросила бы ты ее, Маргоша, смотри, накличешь!
Елена — актриса, смуглая некрасивая носатая экзальтированная женщина; прекрасно читает стихи «серебряных» поэтов и поет под гитару. Слегка переигрывает во всем: вибрируя голосом, выпуская сигаретный дым, пригубливая вино, хватая за руку собеседника и «читая» по ладони; щурясь, взглядывая в упор исподлобья… одним словом, осеняет себя этаким театральным душком демонизма.
— Эта парочка как двуликий Янус, — говорит о подругах Иван Денисенко. — Инь и янь. Свет и тень. А страшна-то, страшна — не приведи господь! Но! — Он поднимает указательный палец. — Что-то в ней есть! И личность. Ты видел ее на сцене? — обращается он к сыну Мэтра, Диму. — Кого она, так сказать, воплощает? Леди Макбет? Екатерину Медичи? Серийную убийцу?
— Не видел. А ты спроси, если не боишься, — предлагает тот.
— Спрошу. А эта, — он кивает на женщину в кресле и понижает голос до шепота, — внутри живая! Права Марго. Дышит и шевелится, когда никто не видит. И кашляет! Клянусь, сам слышал!
Иван еще и не такое увидит и услышит! А не увидит, так соврет запросто, как всякий творческий человек. Тем более у него интерес к оккультизму, мистике, парапсихологии и вообще всякому полтергейсту то ли истинный, то ли дань моде. А еще он склонен к депрессии и не дурак принять в хорошей компании, как читатель уже знает. Человек со всячинкой, одним словом.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
