Кэйба многозначительно кашлянул, и Джарва отбросил прочь сожаления. Все равно они бесполезны: как верно сказал щитоносец, выбора нет.
— Джатук, — позвал ша-шахан, и вперед выступил молодой воин. — Из семи сыновей, возглавляющих семь оридов, остался один ты. — Юноша молчал. — Ты — джа-шахан, — провозгласил Джарва, официально назначая его наследником престола. Джатук присоединился к отцу всего десять дней назад; он прискакал сюда в сопровождении личной свиты. Ему только-только исполнилось восемнадцать, он стал воином чуть больше года назад и участвовал лишь в трех сражениях. Внезапно Джарва подумал, что совершенно не знает младшего сына — ведь тот еще не умел ходить, когда Джарва умчался, чтобы поставить Ахсарт на колени. — Кто скачет у твоего левого стремени? — спросил он.
— Монис, товарищ по рождению, — ответил Джатук и указал на спокойного юношу, который уже мог гордиться боевым шрамом на левой руке.
Джарва кивнул.
— Он будет твоим щитоносцем. — И повернулся к Монису. — Помни, твой долг
— защищать жизнь своего господина даже ценой собственной жизни; но еще отважнее ты должен защищать его честь. Ты будешь самым близким человеком для джа-шахана — ближе, чем супруга, ближе, чем дитя, ближе, чем хранитель знания. Всегда говори правду, даже если он не хочет ее слышать. — Джарва вновь заговорил с сыном:
— Отныне он — твой щит; всегда прислушивайся к его словам, ибо пренебрегать своим щитоносцем — это все равно что вступить в бой с рукой, привязанной к телу, слепым на один глаз и глухим на одно ухо.
Джатук кивнул, соглашаясь. С этой минуты Монис получил высочайшую привилегию, которая только может быть дарована простолюдину: право высказывать свое мнение, не опасаясь кары.
Монис отсалютовал, ударив себя по левому плечу кулаком правой руки.
— Ша-шахан! — воскликнул он, затем опустил голову в знак почтения повиновения своему владыке.
— Кто охраняет твой стол?
— Чайга, товарищ по рождению, — ответил Джатук. Джарва одобрил и этого. Вылупившиеся почти одновременно, в одних и тех же яслях, эти трое знали друг друга так же хорошо, как каждый знал самого себя, и такая связь была сильнее любой другой.
— Ты снимешь доспехи, ты сложишь оружие, ты будешь стоять за спиной.
Быть виночерпием — высокая честь, но она не лишена привкуса горечи, ибо любому воину тяжело отказываться от участия в битвах.
— Оберегай своего господина от предательской руки и от коварного слова, нашептанного во время хмельной беседы ложными друзьями.
Чайга отсалютовал. Как и Монис, теперь он был волен говорить со своим господином свободно, не боясь наказания, поскольку виночерпий давал обет защищать Джатука всеми способами, так же как и воин, скачущий подле щита джа-шахана.
Затем Джарва повернулся к своему хранителю знания. Тот стоял в стороне, окруженный несколькими прислужниками.
— Кто из твоих людей самый способный?
— Шейду. Он помнит все.
Обращаясь к молодому воину-жрецу, Джарва сказал:
— Тогда прими письмена и реликвии, ибо отныне ты — главный хранитель веры и знаний нашего народа.
Глаза прислужника расширились, когда его наставник передал ему древние дощечки с письменами и большие связки пергаментов; чернила на пергаменте от времени выцвели почти до белизны. Теперь на Шейду легла ответственность за сохранность записей и изустных преданий, а также за неизменность их толкований: он должен был держать в памяти тысячи слов на каждое слово, дошедшее из глубин древности.
Джарва сказал, обращаясь ко всем:
— Те, кто верно служил мне с самого начала, слушайте мое последнее повеление. Скоро враг нападет, и никто из нас не останется в живых. Мы все погибнем. Пропойте же песню смерти и знайте, что ваши имена останутся жить в памяти ваших детей в далеком мире под чужим небом. Я не знаю, смогут ли их песни преодолеть пустоту и поддержать память нашего Небесного Орида, или им придется в этом чужом мире дать начало новому, но, когда демоны придут, пусть каждый воин умрет с мыслью, что плоть от нашей плоти останется жить в далеком краю. — Какие бы чувства ни испытывал ша-шахан в эти минуты, они были скрыты под непроницаемой маской. — Джатук, останься со мной. Остальные
— по местам. — Змеиному жрецу он сказал:
— Ступай туда, где будешь творить свое колдовство, и знай, что если ты обманул мой народ, моя тень вырвется из любой преисподней, пересечет любую бездну и настигнет тебя, даже если погоня займет тысячи лет. Жрец поклонился и прошипел:
— Господин, моя жизнь и честь принадлежат тебе. Я остаюсь, чтобы присоединить свои слабые силы к твоему арьергарду. Этим я надеюсь выразить уважение моего народа и наше искреннее желание дать убежище сааурам, которые во многом столь похожи на нас, на нашей родине.
Если сей жест самопожертвования и произвел впечатление на Джарву, ша-шахан ничем этого не показал. Он вышел из шатра, сделав знак сыну следовать за собой. Поднявшись на вершину холма, они посмотрели вниз, на далекий город, превращенный демонами в подобие ада. Темноту пронзали леденящие душу вопли, которые не в состоянии издать ни один смертный, и юный вождь с трудом подавил стремление отвернуться.
— Джатук, завтра в это время, где-то в далеком мире, ты станешь ша-шаханом Сааура.
Юноша знал, что это правда, как бы сильно он ни желал иного исхода. Он воздержался от притворных протестов.
— Я не доверяю змеиным жрецам, — Джарва понизил голос. — Может показаться, что они похожи на нас, но никогда не забывай — у них холодная кровь. Они лишены чувств и не знают привязанностей, а язык их раздвоен. Вспомни веду о последнем визите змей к нам и помни легенды о вероломстве после того, как Матерь всех сущих дала жизнь теплокровным и холоднокровным.
— Отец.
Огрубевшими от меча пальцами Джарва крепко стиснул плечо сына и, почувствовав, как напряглись под рукой крепкие молодые мускулы, ощутил слабый проблеск надежды.
— Я дал клятву, хотя выполнять эту клятву придется тебе. Не опозорь своих предков и свой народ — но сохраняй бдительность и остерегайся предательства. Я поклялся, что саауры будут служить змеям, пока не сменится одно поколение: по их счету это тридцать лет. Но помни: если змеи первыми нарушат уговор, ты волен поступать так, как сочтешь нужным.
Джарва снял руку с плеча сына и сделал Кэйбе знак приблизиться. Щитоносец подал ша-шахану его великолепный, но весь измятый в боях шлем, а стременной подвел свежего коня. Огромные табуны погибли, а из оставшихся лошадей лучших нужно было отдать тем, кто уйдет сквозь портал. Ша-шахану и его воинам приходилось довольствоваться тем, что есть. Конь был приземист, от силы девятнадцати ладоней в холке, и едва ли достаточно сильный, чтобы выдержать вес одетого в доспехи ша-шахана. «Не важно, — подумал Джарва. — Бой будет коротким».
За спиной у них, на востоке, раздался оглушительный треск, и ночь озарилась вспышками тысяч молний; мгновением позже прогремел раскат грома. Все повернулись и увидели в небе мерцание.
