— Это было очень давно, — ответил он. — Она ушла к другому. Она бросила меня.
— Я знаю, как это больно, — сказала Ева.
Паркер перестал злиться. Он был рад услышать это от нее, что-то новое о ней, потому что разговоры с Евой были всегда отвлеченными, и он спрашивал себя (правда, в последнее время все реже) — кто она?
Паркер с жаром начал говорить о ней, настаивая на том, что она вовсе не скучная, что когда он с ней, то оживает и в нем появляются новые надежды. В то же время он обводил глазами бар и думал: эти люди полагают, что они счастливы. Они живут настоящей жизнью, они добры, безобидны и просты. Он завидовал им, а потом начал жалеть их, и эта жалость становилась все сильнее. Они не знали, что их ожидает, а если бы узнали (что очень маловероятно, только он знает об этом), они не были бы такими радостными.
— Эх, ты! Вечно со своей минералкой… — сказала Ева ласково и снисходительно, словно жена, с которой он прожил сотню лет.
Паркер долго молчал, и она решила заполнить эту тишину. Ева пожала плечами и сказала:
— Я хочу есть!
Паркер подозвал официантку, и она заказала, глядя на стену с черной доской, на которой были выведены мелом блюда дня.
— Рулет с колбасками по-польски, с горчицей и кетчупом, капустный салат и жареный картофель.
— Что будете пить?
— Кофе без кофеина.
— А мне еще стакан минеральной воды, — сказал Паркер, а когда принесли еду, он добавил: — Эта еда — смерть!
— Почему?
— Ты лучше съешь сначала.
Он смотрел, как она ест: разрезает колбаски, накалывает кусочки жареной картошки, жует капустный салат. Когда Ева доела, она запила еду кофе и съела последний орех и изюм из блюда, стоявшего на столе.
— Я думаю, это можно назвать пассивным суицидом, — сказал Паркер.
Ева улыбнулась ему так, будто он сказал что-то опрометчивое, и Паркер почувствовал раздражение, что было крайне не типично для него. Она и вправду такая глупая?
— Эти колбаски делаются из субпродуктов. В машину по переработке бросают кости, а на выходе получается что-то вроде фарша из рубленого мяса, жил, жира, а также волос и костей. Они еще измельчают эту смесь, пичкают ее нитратами, порошками и консервантами, а потом запихивают в съедобный презерватив, чтобы придать привлекательную форму. Хлеб содержит медленно действующий яд, называемый sodium-five, который увеличивает срок хранения и свежесть, создавая эффект «только-что-из-печки». В кетчупе и горчице море искусственных красителей: это настоящие яды на основе древесной смолы. Майонез — это вообще кошмар, сплошной холестерин, яичные желтки, масло, загустители, гуаровая камедь. И твоя кровь сейчас такая жирная! Капельки жира жареной картошки разносятся с кровью по всему твоему организму.
Ева посмотрела Паркеру в глаза и громко рыгнула.
— Ну ты и засранец!
— Ладно бы только это, но все еще хуже. У мужчин после такого, с позволения сказать, мяса начинает расти грудь. Гормоны…
Ева выпрямилась и сказала:
— Могли бы поделиться со мной парой размерчиков…
— Почему ты ешь эту дрянь?
— Вкусно!
— Набить рот — веская причина. Чавк-чавк… Органолептика.
Ева все еще улыбалась.
— Вот эти изюминки, которые ты жевала. Ты знаешь, что они обработаны минеральным маслом?
— Так это еще лучше.
— Это вызывает анальное недержание, — добавил Паркер.
Она удивленно взглянула на него.
— Ты серьезно?
Паркер ничего не ответил, а потом его стало тошнить от того, что он ей рассказал, и ему захотелось, чтобы его стошнило прямо перед ней, чтобы он вызвал у нее отвращение.
— Ну, по крайней мере, ты не раздражала официантку.
Ева не поняла, к чему он это сказал.
— Есть в таких заведениях очень рискованно, — продолжал Паркер. — Если ты будешь раздражать обслуживающего тебя официанта, он может плюнуть в твой суп или в твой кофе.
Ева посмотрела в свою чашку кофе, и ее левая рука дрогнула, будто она хотела взять ее.
— А если ты совсем им не понравишься, они возьмут твой хлеб или рулет и протрут им сиденье унитаза, а потом аккуратно положат тебе на тарелку. И ты ничего не заметишь. Всегда следи за официантом.
— Да заткнись ты! — оборвала его Ева.
Она отвернулась и больше не смотрела на Паркера. Ее выражение лица стало грустным и потерянным. Она сидела и теребила свой безразмерный свитер. Паркер знал, что обидел ее: он добился своего. Он легко придвинулся к ней и взял ее за руку. Твердость руки Евы удивила его. Ладонь оказалась мясистой и грубой.
— Прости! — сказал Паркер.
Она не смотрела на него.
— Здоровое питание — мой пунктик. Первый сердечный приступ случился у меня, когда мне было тридцать.
И только после этих его слов Ева повернулась к нему. В ее лице не было ни жалости, ни сожаления, но она смотрела на него с интересом, достаточным для того, чтобы он продолжал.
— Я чуть не умер, — медленно проговорил Паркер.
Но в этом момент он не думал о сердечном приступе, ведь никакого сердечного приступа не было. Он думал об автобусе, выросшем перед ним словно из-под земли, нависающем над ним и грозящем расплющить его. Лицо Паркера было искажено гримасой боли.
Ева разжалобилась:
— Я думала, ты просто издеваешься надо мной.
— Я бы никогда этого не сделал, — уверил ее Паркер. — Просто меня занесло.
— Я еще не привыкла к тебе.
— Да… — сказал Паркер. — Вот и хорошо. Я даже выпью за это!
С этими словами он опустошил свой стакан с минералкой, поставил его на стол, а потом поцеловал Еву. Это был их первый поцелуй. Она инстинктивно отпрянула назад, но была явно рада и смущена.
— Я весь день на работе думал о тебе, — говорил он. — Все думал, чем бы нам заняться. Мы могли бы пойти погулять.
Она едва заметно вздрогнула. Паркер понял, что ей некомфортно. Он сказал о работе, и Ева стала представлять себе его офис.
— Как там твой коллега Монстр?
Паркер улыбнулся, слегка встревоженный ее внимательностью.
Он сказал ей как-то, что у него есть коллега, которого все зовут Монстр. Его хобби — красть женское нижнее белье. Рассказав ей это, Паркер просто ждал вопроса типа: «А что он делает с этими трусиками?» У него не было офиса, о котором он говорил Еве. У него не было коллеги, помешанного на нижнем белье. Паркер был архитектором, доросшим до главы проектного бюро. Его компания — Хай Импакт Пропертиз — располагалась на Вест Уокер.
Но она смотрела на него и явно хотела сменить тему, но он настаивал.
