И Жак показал это своими поднятыми руками. Мальзонвийер тоже было поднял руку, но быстро её опустил. Этот жест был хорошо понят Жаком: соперник, наконец, не смеялся. Он опустил руки, и лишь лицо его казалось слишком бледным.
— Прошу прощения, — тихо произнес он. — Но вы ведь задели мою семью…Хорошо, я не буду добиваться руки Сюзанны. Но скажите, мсье, что мне сделать, чтобы заслужить честь просить вас об этом.
И на глазах Жака выступили слезы. Мальзонвийер, в сущности, был неплохим человеком. Тщеславие затмило в нем справедливость, но не проникло в сердце. Он протянул руку Жаку.
— Не горюй, дружок, — сказал он, — не принимай все так близко к сердцу. Ты говоришь, любишь? Я тоже любил в восемнадцать, ну и что? Считай, все забыл. И ты забудешь.
Жак отрицательно покачал головой.
— Да, все так говорят, — продолжал отец Сюзанны. — И ты тоже так будешь говорить. А что касается Сюзанны…Многие из благородных семейств добиваются её руки. И что ж, предпочесть им тебя, у которого ни кола, ни двора?
Жак опустил голову. Про слезы мы и не говорим.
— Слушай. — Сердце папаши не выдержало. — Ну, станешь ты знатным и богатым — будет тебе рука моей дочери.
— Знатным и богатым? — Любое эхо звучало бы выразительнее Жака.
— Ну да.
— Хорошо, мсье, я постараюсь добиться состояния и благородного звания.
— Послушай, эти вещи не приходят быстро. Я не советую тебе жить ожиданиями.
Жак было заколебался, но потом поднял глаза и решительно взглянул на Мальзонвийера.
— С Божьей помощью, я надеюсь, мне повезет. — Он повернулся и пошел своей дорогой.
— Бедный мальчик! — пробормотал вслед ему господин Мальзонвийер.
А дорога Жака привела его туда, куда он хотел — в угол сада. там он встретил Сюзанну, бродившую с раскрытой книгой, и дрожащим голосом пересказал ей свой разговор с её отцом.
— Ваш отец, мадмуазель, (что же, тогда даже сыновья сокольничих так разговаривали с девушками) не оставил мне надежды на счастье. Вы позволите мне сделать все, чтобы его заслужить?
— Так вы меня любите?
— Я?! Да я готов отдать жизнь за свою сестру Клодину, но Бог меня простит, если я сохраню её для вас.
— И я стану когда-нибудь вашей женой!
— А я этого обязательно добьюсь!
И они впервые раскрыли друг другу объятия.
— Идите и сражайтесь за меня, — сказала Сюзанна.
Они обменялись последними обещаниями и расстались.
Жак отправился к Гийому Гринедалю.
— Мы любим друг друга, — сообщил он, — и поженимся.
Отец смотрел в небо на ласточек.
— Клятвы в любви… — Он не отрывал глаз от птиц. — Они тоже улетают… Но все же следует пуститься в путь.
Казалось, его занимали только ласточки.
— Я тоже так думаю, отец.
Тот взял сына за руку.
— Мадмуазель де Мальзонвийер слишком хороша для тебя, сынок. Тебе надо отправляться завтра же, не встречаясь с ней больше.
Жак замер в нерешительности.
— Так нужно, — твердо сказал старший.
— Я так и сделаю, — ответил младший.
Вечерний ужин за столом прошел в молчании. После прощальных слов отца трое детей отправились спать.
На рассвете семья уже провожала Жака. Пьер и Клодина тихонько всхлипывали. Нечего и говорить, лицо Жака оставалось каменным.
— Куда ты направляешься, сынок? — спросил Гринедаль.
— В Париж.
Отец обнял сына и протянул ему кошелек с золотом. Но сын решительно отвел руку.
— У меня есть руки. А золото оставь Клодине. Я накопил пятьдесят ливров. Мне пока хватит.
Тогда отец подал сыну какую-то драгоценность на ленте, которую снял с шеи.
— Это тот самый медальон, который ты нашел, сынок, пять лет назад. Найдешь господина, которому он принадлежал, — вернешь его. Может быть, это напомнит ему о нашем гостеприимстве. Ну, обнимемся напоследок.
Мужские объятия были сдержанными. А когда дошла очередь до Клодины, та бросилась на шею брату.
— За нее, — с чувством произнесла она.
Жак вздрогнул.
— Да, за нее, — повторила она. — Это она меня просила.
Жак от всего сердца обнял сестру. И с пылающим в великих надеждах душой отправился в Париж.
ГЛАВА 3. ДОРОГА В БУДУЩЕЕ
В нескольких сотнях шагов от домика сокольничего дорога довольно круто поднималась вверх по склону холма. На его вершине Жак остановился и оглянулся назад. Его отец с детьми были ещё видны. Посмотрев на них с минуту-другую, Жак ещё раз, но уже мысленно, простился с ними. Затем окинул взглядом всю округу. Пейзаж имел вид мирный и живописный. Самое суровое сердце не могло бы устоять от мысли, что с этим приходится расставаться. А ведь Жак ещё и расставался со своей любовью, хотя и не навечно, как полагал. Но мы не будем наводить грусть на читателя (хоть и приятную, но все же грусть!). А если уж ему все же захочется погрустить, пусть закроет на время нашу книгу и вспомнит что-нибудь подобное из своей жизни. Ведь у каждого были такие минуты, и мы уже второй раз полагаемся на опыт читателя.
Продолжив путь, Жак после ночи, проведенной в Фоканберге, прибыл во Фрюже. Здесь на постоялом дворе он столкнулся с группой местных жителей, бежавших от солдат из армии венгров и хорватов, нанятых испанским правительством для войны во Фландрии. Те рыскали в округе с целью поживиться какой-либо добычей. Жак осведомился у беженцев, далеко ли враг.
— Кто знает? — пожал тот плечами. — Может, в десяти лье, может, в сотне шагов. Эти разбойники рыщут повсюду.
Жаку ничего не оставалось, как двинуться наудачу в свой путь. Не встретив ни венгров, ни хорватов, он, пройдя изрядное расстояние, присел у дороги — отдохнуть в тени и пообедать. Занятый мыслями о доме, о Сюзанне, о своих будущих успехах, он не заметил, как погрузился в сон.
Проснулся Жак от шума. Его обступили шесть-семь всадников, а ещё парочка занималась его вещевым мешком. Жак было бросился на них, но сильный удар свалил его с ног, и он неподвижно распростерся на земле.
И трех минут не потребовалось парочке грабителей, чтобы отстегнуть его мешок, а заодно прихватить и одежду. Затем раздался топот копыт и все — мешок, всадники, одежда Жака — исчезло. Жак поднялся, вышел на дорогу и огляделся. Вдали стлался дым: горели две деревни. На берегу большого ручья группа кавалеристов двигалась в походном порядке. Жак никогда не видел такой униформы: белая, с желтыми отворотами куртка и черные рейтузы.
Сбоку ехал всадник, без сомнения, их командир. Повинуясь безотчетному порыву, Жак устремился к нему. В конце концов, если король испанский и император германский вели войну с королем французским, это не должно было касаться путешественников.
