Тебе повезло, ты не такой, как все, ты работаешь в офисе, — надрывалась певица из группы «Ленинград».
Кудрявцев, помимо клуба, владел еще несколькими магазинами в Москве, фитнес-центром, хоккейной командой суперлиги и, кроме этого, занимался финансовыми операциями. Одна из танцовщиц, Ира Андреева, была любовницей Олигарха, и поэтому Александр никогда с ней ничего себе не позволял, как она к этому ни стремилась. Какое-то время от нее просто не было отбоя. Ира видела, как легко и свободно ведут себя с ди-джеем девушки, иногда кто-то из них занимался с ним любовью тут же, в комнате, на глазах у других. Ее это сильно возбуждало, и она делала попытки соблазнить ди-джея. Но он был неприступен. Он знал, по чьей протекции попала сюда Ирина, видел, как Олигарх приезжал к концу программы и забирал девушку с собой. Саша очень дорожил работой в «Кошках», это было золотое дно, и у него не было никакого желания подниматься с этого дна на поверхность. Поэтому к Ирке, в отличие от всех остальных девиц, он и пальцем не прикасался. Она сначала обижалась, но потом смирилась, понимая, что у ди-джея нет другого выхода. Олигарх все равно узнает, он все видит, все контролирует.
Вышла Настя, значит, время Патрисии Каас. Настя была похожа на француженку в своем черном брючном костюме, и для нее Саша специально подобрал программу французских песен. Сначала Каас, потом Мирей Матье, и в заключение — Сальваторе Адамо пел свой знаменитый хит «Падает снег». Под Патрисию Настя снимала пиджак, под Матье — брюки. Крутился звездный шар, включалось соответствующее освещение, и в зале как будто начинался снегопад. К этому времени Настя оставалась в белых трусиках, не каких-нибудь блестящих концертных, а в самых обычных, простых. Девушка ложилась на пол и жалобно смотрела в глаза мужчинам. Адамо пел все драматичнее, снег кружился все быстрее, и на глазах у многих нетрезвых посетителей появлялись слезы. Руки с зелеными бумажками тянулись к белым трусикам Насти, и на этот раз мужчинам в порядке исключения разрешалось коснуться самых интимных частей тела танцовщицы, ведь они оставляли в ее трусиках купюры достоинством в 20, 50 и 100 долларов. Иногда это были евро, реже — наши тысячи. Никому не платили столько, сколько Насте, и Саша всерьез подумывал о шоу-балете, который давно планировал сколотить с этими талантливыми девчонками. Актерского образования у них, конечно, нет, да и танцевальное довольно поверхностное, но не это главное. Главное — природный артистизм, который был у некоторых — особенно у Ани, Насти и Маши, прекрасные фигуры, врожденная пластика и в то же время умение утонченно кокетничать. Эти трое вели себя как королевы, они знали себе цену, и в них не было ничего провинциального. Чем, к Сашиному сожалению, страдали остальные девушки. Опытный взгляд сразу отличал девушек из простых семей по тому, как они держались, как смотрели, как себя подавали.
После выступления Анастасии в программе был перерыв — перед самым радикальным стриптизом клиентам надо было перевести дух, да и переварить сентиментальный танец «француженки». В гримерную можно было попасть только через ди-джейскую, и Настя, проходя мимо Александра, потрепала его по длинным рыжим волосам. Он запустил руку ей в мокрые от пота трусы, нащупал купюру и подмигнул девушке:
— Хочешь, угадаю сколько?
— Ну, угадай, — Настя засмеялась, все еще тяжело дыша, но руку не убрала.
— Полтинник, — Александр вынул свернутую купюру, мокрую от Настиного пота.
— Ха-ха, обижаешь, начальник, — усмехнулась Настя, — стольник!
— Неплохо. Хозяевам выручку показывать будешь?
— Да надо, наверное, хоть и неохота. — Она достала из трусов все бумажки и одну протянула Саше.
— Ты что, Настюх, мне не надо, за что?
— За французскую программу. Если бы не ты, ничего бы не было.
— Да брось ты, это моя работа, хватит, убери, — он отодвинул ее руку с пятидесятидолларовой купюрой. Настя положила деньги ему на пульт. — Давай к нам, Шурик, чай пить.
Александр посмотрел на деньги, вздохнул, помотал головой, взял купюру и убрал ее в карман джинсов. На его мобильном телефоне заиграл Марш Мендельсона. Он посмотрел на высветившийся голубым светом дисплей. Паша. Что это он, среди ночи? То месяцами не звонит, а то вдруг — на тебе. На него не похоже.
— Привет, Павлик, что-нибудь случилось?
— Да, кое-что. Димка в Чечню собрался.
— В какую Чечню? Зачем? — Александр смотрел в комнату девушек. Маша резала сыр и клала его на тонко нарезанный хлеб, украшая сверху укропом. Ну и хозяин у нас, подумал он, даже не может обеспечить девушек ужином, когда такие бабки гребет с их же помощью.
— Как зачем? Работать. Михайлов предложил — директор Центра медицины катастроф.
— Каких катастроф? Не понимаю. Там катастрофа?
— Нет, там как всегда, — терпеливо ответил Павел, хотя Саша мог почувствовать, что терпение давалось брату нелегко. — Димка туда едет, через два дня собирается.
— Воевать, что ли? — спросил Саша и услышал, как брат устало вздохнул.
— Ну почему воевать? Разве Димка военный? Ты что, Шурик, там у себя в клубе, кокаин, что ли, нюхаешь?
— Скажешь тоже, кокаин… Кокаин дорогой, даже мне не по карману. — На эту тему он поговорил бы с удовольствием, но брат был не расположен для такой беседы. Он говорил о вещах, очень далеких, нереальных в этом теплом уютном клубе, где Александра окружали красивые полуголые девчонки. Они приглашают пить чай, а Пашка загружает какой-то Чечней. Но речь шла о родном брате, и Александр взял себя в руки. — Так что ты говоришь, зачем он туда собрался?
— Работать собрался, госпиталем руководить. В Гудермесе. Ну что, врубился?
— О Господи! В Гудермесе! — до Александра наконец дошли слова брата. — Поспокойнее места не мог найти?
— Значит, не мог, ты же знаешь Димку.
— И чего теперь делать?
— Ну а что мы можем сделать? Отговорить все равно не отговорим. Мать поддержать, вот что мы можем. И должны. У нее предынфарктное состояние.
— Завтра едем?
— Завтра.
— Во сколько, Паш?
— В семь, а, в общем, можешь и раньше, ты же днем свободен. А я в семь только смогу, и Димка не раньше.
— Все, буду.
— Ну, давай. — В трубке раздались короткие гудки. Александр посмотрел на девушек, Маша показывала на его чашку и бутерброд. Он вошел в гримерную, задумчивый, произнося: «Гудермес, эм-че-эс».
— Ты о чем? — спросила Маша. — Ты чего такой?
— Да нет, ничего, ничего, все в порядке. Родной брат в Чечню собрался.
— А кто он у тебя? — сочувственно спросила Настя.
— Детский хирург. — Саша взял чашку и отхлебнул крепкого английского чаю.
Девушки задумчиво смотрели на Александра. Все притихли. Это было так неожиданно. Брат — детский хирург. У такого симпатичного раздолбая. Совсем другой мир. Чечня, война, раненые, госпиталь. А тут стриптиз-клуб, кайф, деньги, секс, танцы.
