— Выбирайте, что хотите, кладите и разливайте в пустые тарелки, и садитесь, кушайте вон за тот столик…
Оказывается, рядом с прилавком стоял небольшой деревянный столик со скамейкой.
— Хорошо, а сколько это будет стоить?
— Смею вас заверить, что совсем немного.
— И всё же?
— Конечно, всё зависит от вашего выбора, но наши цены ниже, чем в придорожных забегаловках.
— Ладно, мама, давай скорее кушать! — воскликнул Игорь.
— Вот, мальчик правильно говорит, — добродушно хмыкнул продавец.
Итак, Игорь выбрал себе целых две большие порции салата; огромную тарелку супа, и вишнёвый пирог. В дополнение взял крынку с парным молоком. Мама оказалась куда как сдержаннее: однако ж, и она не могла сопротивляться искушению, и её обед вполне можно было бы назвать «сытным».
Уселись за столик, попробовали. И вкус у еды оказался отменным: может, и не превосходил в шестьсот раз аромат, но уж, во всяком случае, не уступал ему. Еда как-то подозрительно быстро перешла в желудки, но Игорь, по крайней мере, почувствовал, что наелся.
— Ну а теперь мы расплатимся и уходим, — молвила мама, и шагнула к прилавку, где спросила, — Так сколько с нас?
Почему-то Игорь был уверен, что продавец назовёт некий ужасный способ оплаты: например, потребует их жизни, но прозвучала сумма, не только приемлемая, но даже и смехотворная, за столь обильную трапезу.
Мама раскрыла кошелёк, достала банкноту…
В это мгновенье Игорь был уже возле прилавка, и во все глаза таращился: надеялся всё-таки разглядеть продавца.
— Вот возьмите, — мама протянула денежку.
И тогда из мрака высунулась ручища. Именно ручища, а не рука. Жуткие, крючковатые пальцы заканчивались длинными, острыми когтями, и сами пальцы были раза в три длиннее аналогичных человеческих конечностей, и имели каждый по шесть сочленений. И пальцев на этой ручище было шесть. Чёрными мешками топорщились и пульсировали вены.
Мама невольно вскрикнула, выронила банкноту, отступила на шаг, а Игорь проговорил:
— Ничего себе…
Огромный палец изогнулся, когтем подцепил банкноту и утащил её в черноту. И из черноты раздался голос:
— Мальчик, тебе ведь очень хочется увидеть моё лицо, да?
Игорь хотел что-то ответить, но поперхнулся от страха, и только слабо кивнул. И тогда из мрака выступил лик.
Это была древняя старуха. У неё был загибающийся к самому подбородку нос с костистым наростом. А рта у неё не было, зато была пасть, из которой торчали жёлтые, звериные клыки. Один глаз у старухи отсутствовал — вместо него зияла пустая глазница. Зато второй глаз выступал сантиметров на пять. И в этом мутно-белёсом шаре бешено и беспорядочно метался чёрный зрачок.
Это зрелище было скорее отталкивающим, чем смешным. Но нервы у Игоря были перенапряжены, и он не выдержал, и рассмеялся.
Лик старухи тут же прорезали сотни чёрных морщинок. Лик исказился, и стал таким противоестественным и жутким, что Игорь невольно вскрикнул.
— Тебе смешно?! — прошипела старуха.
— О нет, что вы, что вы! Вовсе и не смешно, — залепетал Игорь.
— Тебе показался смешным мой единственный глаз! — утвердительно прохрипела она.
— Нет! Вы ошибаетесь!
— Ах ты маленький наглец! Ты ещё смеешь утверждать, что я ошибаюсь?! — рявкнула старуха.
И тут, наконец, вмешалась мама. Она заговорила быстро:
— Не смейте ничего делать моему сыну!..
Лик старухи изменился: исчезли чёрные, выражающие гнев морщины, и даже проявились какие-то мягкие, ласковые черты. А когда старуха заговорила, то в голосе её прозвучала такая неподдельная скорбь, что Игорь невольно почувствовал к ней жалость. И чем дальше она говорила, тем острее это чувство становилось.
— Ах, простите вы меня, старую! Я одна, совсем одна! Никому я не нужна. Вот накричала на мальчика, а теперь и сожалею, ибо он по справедливости рассмеялся: ведь что, кроме отвращенья иль насмешки облик мой может в человеке пробудить?..
— Ах, да что вы, — неуверенно проговорила мама, и провела ладонью по лбу — у неё неожиданно закружилась голова.
Старуха продолжала:
— А я на вас и не держу обиды. Только вот об одном попрошу: не могли бы вы провести меня до дома?
— До дома? — переспросил Игорь.
— Да, до моего скромного дома, — кивнула старуха. — Видите ли, у меня тут корзина с продуктами, и одна я её не дотащу, так что мальчик и поможет.
— Мне с вами идти? А я не хочу. Я заблудиться боюсь, — пробормотал Игорь.
— Так я тебя и не разлучу с мамой. Вы вместе пойдёте. А потом, когда до дома моего дойдёте, я вам объясню, как к дороге возвращаться. Вы уж помогите, пожалуйста, старушке. Ладно?
Игорь кивнул, также кивнула и его мама.
— Ну, вот и ладненько, — хихикнула старуха. — А на дорожку я вас ещё и водичкой угощу. Хорошая водичка. Газированная. Садитесь-ка за столик.
И они послушно уселись за столик. Старуха вышла из-за прилавка. Она оказалась невысока ростом, и чрезвычайно горбатой. Череп её был сокрыт платком, но всё равно было видно, что там топорщатся неровности.
Она поставила на стол два стакана. В том, который достался маме Игоря, пузырилась жидкость чёрного цвета, а у Игоря — зелёного.
— Отведайте моей газировочки, — попросила старуха.
И они выпили.
* * *
Сначала они петляли по городским улочкам, а потом оказались на лесной тропе. Шли уже очень долго, да к тому же и долго. Но Игорь не обращал внимания на усталость. Он находился в таком разморенном состоянии, когда ни одна мысль не могла принять чёткую форму; и вообще — в голове была какая-то противная, вязкая каша.
В одной руке он нёс весьма тяжёлую корзину, а другой рукой сжимал ладонь мамы. Но на маму он не смотрел. И вообще: то единственное, на что он всё-таки смотрел, был горб старухи. При каждом шаге этот горб либо резко подпрыгивал вверх, либо же заваливался в сторону.
И почему-то эти прыжки горба показались Игорю чрезвычайно смешными, и он громко рассмеялся.
Старуха остановилась, и повернулась к нему. И вновь у неё был тот жуткий, прорезанный чёрными морщинами лик. Её единственный выпученный глаз неистовствовал, метался в сантиметре от его лица.
Игорь в последний раз хмыкнул, но тут поник плечами и пробормотал:
— Извините, пожалуйста. Я больше не буду.
— О, наглый мальчишка, неужели ты думаешь, что эти жалкие извинения тебе помогут?! — прорычала старуха.
Игорь ожидал, что вступится его мама, но она почему-то безмолвствовала. Тут старуха хмыкнула, и высунувшийся из её пасти клык чирикнул по предплечью мальчика, расцарапал его в кровь.
