Книга Азарт - Максим Кантор

Он был длинный и узкий, как дома в Амстердаме. Еще он напоминал древко знамени – такой был тощий, а на самом верху, в конце древка, развевались ленточки бескозырки.

Лицо его я помню только в профиль, кажется, фаса там вовсе не было: огромный костлявый нос, тонкие губы и гигантский упрямый подбородок. Глаза были посажены глубоко, очень глубоко; выпирали острые скулы и надбровные дуги, а густые рыжие брови мешали Августу смотреть на мир – глаза смотрели словно из пещеры в скале, вход в которую зарос кустами.

Он был очень белокожим, до голубизны, до прозрачности, – и усыпан веснушками.

Вошел с велосипедом на плече – втащил кривой, старый и ржавый велосипед на четвертый этаж и повесил на крюк в стене.

– Воруют велосипеды, – это было первое, что Август сказал, а потом он добавил: – Здравствуйте, добро пожаловать! Хорошо, что ты приехал. Работы много. И славно, что с юнгой. Будешь юнгой? – это он уже моего сына так спросил.

Велосипед Августа меня потряс. У этого велосипеда было кривым все: рама, руль, колеса. Колеса были искривлены так, что непонятно было, как они могут вращаться. Казалось, что этот велосипед попал под поезд. Невозможно было представить, что кто-то захочет такую машину украсть.

– Воруют? – спросил я.

– Еще как, – весело подтвердил он. – Если оставить велосипед без присмотра, за пять минут стащат.

Я не мог отвести глаз от велосипеда. Знакомы ли вы с игрой «буриме»? В буриме играют на дачных чаепитиях. Это коллективный экспромт: пускают по кругу лист бумаги, и каждый пишет по одной строке стихотворения, причем складывает бумагу так, чтобы следующий поэт его строку не видел. Так вот, у Августа было велосипедное буриме. Рама была розовой и изящной – от дамского велосипеда; руль – от гоночного; колеса разного размера – одно от огромного дорожного велосипеда с широкими шинами, другое – от спортивного, с шинами узкими. Седло, вероятно, было антикварным – таких я сроду не встречал, из цельного куска стали. Для придания сиденью мягкости Август обмотал железку изолентой. И вся эта конструкция была ржавой и погнутой в разные стороны.

Август понял мое недоумение и пояснил:

– Хороший велосипед. Просто с виду кривой.

– Да, – сказал я. – Странный велосипед.

– Ничего удивительного: я собрал свой велосипед из разных деталей. Где-то найдешь колесо, где-то раму.

– Тут все так делают, – сказала Саша. – Собирают свое из чужих деталей. Поэтому оставлять велосипед на улице опасно. Снимут колеса. Или седло.

– Велосипед надежный, – сказал Август. – И быстрый, если надо.

– Куда спешить? – разумно сказала его жена. – До порта рукой подать.

Говорили мы по-русски. Акцент у Августа имелся, но говорил он чисто: падежи ставил правильно и женский род с мужским не путал.

– Я к чужим языкам способный, – пояснил он, – люблю разных людей, и с каждым – на его языке. Четырнадцать языков знаю.

– Четырнадцать? – Моя жена ахнула; она немецкий учила всю жизнь, правда, нерегулярно.

– Или пятнадцать, я уж не помню. В колледже иезуитов выучил.

– В колледже иезуитов? – ахнул уже я. Костлявый рыжий верзила в бескозырке, обладатель велосипеда, собранного из ворованных деталей, и корабля, наличие которого казалось все менее вероятным, окончил колледж иезуитов? Знает пятнадцать языков?

– Хотел стать епископом, – пояснил Август, – а может, и кардиналом. Люблю Священное Писание. Думал читать проповеди. Потом передумал. Решил жениться. В жизни надо все попробовать. Теперь стал капитаном.

– А мы – капитанские дочки. – В дверях появились две девочки, ровесницы моего сына, сестры-близнецы Алина и Полина. Обе с шальными, как у матери, глазами. – Мы картошки принесли.

Своего семилетнего сына мы за картошкой не посылали; впрочем, возможно, двойняшкам было восемь или девять – все равно рановато для прогулок по хулиганскому Амстердаму без присмотра.

– Сварите-ка нам картошки, сестрички, – скомандовал Август, а сестрички откозыряли и крикнули звонко:

– Так точно, капитан Август!

Потом ели вареную картошку. Сидели за грубым столом (трое детей на ящике, двое взрослых на стульях, а еще двое на корточках) и ели картошку. Это было настолько откровенной цитатой из Ван Гога, что даже неловко пересказывать. Пока длилась картофельная трапеза, Август рассказывал про корабль:

– Что можно сделать с шестьюдесятью тысячами? Только кажется, что большие деньги, а что с ними делать? Два раза пообедал в ресторане всей семьей – вот уже тысячи и нет. Два месяца обедать, и ничего не останется.

– Квартиру можно купить, – сказал я наугад.

– Однокомнатную на окраине. В блочном доме. Окнами на помойку. У меня уже есть две комнаты.

– Так ведь можно обмен потом сделать. – Я включил воображение ущемленного в метрах москвича. Мы все в те годы мечтали что-нибудь такое провернуть. Взять бабушкину однокомнатную в Жулебино, дедушкину комнату в Орехово-Борисово, добавить свою двушку, все сложить – и вот вам особняк на Остоженке. Не у всех получилось.

– Жизнь очень короткая, – заметил Август. – На обмен может уйти ее лучшая часть. У меня друг десять лет квартиру обменивал. А потом напился и утонул. Так нельзя. Я хочу, чтобы результат был сразу. Решил: куплю корабль.

– За шестьдесят тысяч? Дешевле квартиры?

– Это списанный корабль, – объяснил Август. – Уже не на плаву. Считается, что корабль устарел. От него отказалось пароходство. Где-то пробоина есть, обшивка разошлась, плохо заварили. Надо новые швы класть.

– Но корабль на воде держится? – понуро спросил я. Все-таки мне предстояло на этом корабле шесть недель плыть.

– Еще как держится. Пробоина выше ватерлинии. Если волны нет, так корабль хоть в Америку дойдет. Когда шов заделаем, в кругосветку пойдем.

– А сейчас по рекам? – До Реюньона не дойдем, это уже понятно.

– Сейчас в порту стоим. Чинимся.

– Обшивку завариваете? – спросил я значительно, входя во вкус морского жаргона. Все-таки у меня имелась тельняшка.

– Главное – починить машину. Машина стоит. Механика ищу – и чтобы недорого брал. У меня все деньги на корабль ушли. Надо машину запустить. Кое-какие детали придется купить, конечно. Но начнем с того, что ржавчину удалим, зубчатые колеса можно самим сделать. А палубу положить, мачты поставить – так это за неделю управимся.