Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
— Журналист может все! Сплетни, моя дорогая, это неверные сведения, а мы любые сведения проверяем — верные, неверные и выбираем, какие сочтем нужными. Материал можно сделать и на слухах, и на сплетнях, было бы желание.
— А как же достоверность?
— Достоверность, когда ты точно уверена, что в этом слове надо поставить букву «а», а не «о». Остальное называется журналистским мастерством.
— То-то вы недавно с фотографией депутата Семешова лажанулись!
— Так он сам виноват, прислал свое фото в кепке, а оно в кепке никак не ложилось, я и попросила другую фотографию, без кепки. Он, как оказалось, в командировку уехал, газету сдавать надо, вот мы с верстаком небольшую прическу ему приделали. Кто же знал, что он в жизни лысый? Ничего, Семешов не расстроился, до сих пор смеется, говорит, у меня давно таких кудрей не было.
Юлька развеселилась, потому что живо представила, как лысый депутат увидел свою косматую голову на фотографии в газете.
— Мила Сергеевна, вы неотразимы! Любые промахи переводите в успехи, и эта позиция мне нравится!
— Семешов потом конфеты в редакцию приносил, извинялся, что в командировку не вовремя уехал. Римке конфет не досталось, вот она и злится.
— Скажете тоже!
— Все на планерку! — раздался зычный голос секретарши из приемной, и компания двинулась по коридору в кабинет Главного.
Егор Петрович Заурский рулил местной газетой лет двадцать, сколько помнила Юля местную газету, столько там был Заурский. Он первый в городе решил сделать независимую прессу и не прогадал, газета стала его удачным бизнес-проектом, творческой реализацией, делом всей жизни, семьей. Сегодня на планерке главред был зол.
— Наш тираж падает. Еще в прошлом месяце газета держала тираж двадцать тысяч, а в этом месяце — восемнадцать. Вы слышите, восемнадцать! Это катастрофа, дети мои!
Заурский почему-то всех называл «дети мои», и даже Милу Сергеевну, которая в дети ему никак не подходила по возрасту. Отдел продаж в лице шустрого Арсения Римьянова тут же рапортовал:
— Не смертельный это возврат, Егор Петрович! Были времена и похуже, потом тираж восстанавливали.
— Ты что, обстановки не знаешь? Нынче в стране кризис. Люди на наше чтиво не хотят деньги тратить, две тысячи человек не хотят! Значит, нет у нас материалов, которые бы читались запоем, рассказы о которых передавались бы по городу. Включаем все свои мозги, дети мои, давайте креативить, идеи разрабатывать, придумывать, чем покорять читателя.
Мила Сергеевна скривилась:
— Да мы и так конкурс за конкурсом проводим, рекламодателей во все места зацеловали. Может, люди стали о пищеварении заботиться и газет советских не читать, как у Булгакова?
— Ваши шутки неуместны! — рявкнул Заурский. — Думаем, думаем!
— Вас срочно прокуратура! Возьмете трубку? — в дверь заглянула секретарша Сонечка.
— Давай сюда прокуратуру! — Главный взял телефон, и его настроение резко поменялось. В глазах зажегся интерес, словно к ближнему свету добавился дальний.
— Не может быть, не может быть! — Он начал приплясывать около кресла. Что вы говорите! — Мы будем через полчаса. Все равно никто, кроме нас, эту информацию не даст, муниципальной газете, что кормится из бюджета, даже не разрешат к вам приблизиться. Она власть критиковать не смеет.
Есть! Эксклюзив есть! Тот самый, для читателей! Только что звонил городской прокурор, он обнаружил у себя в кабинете подслушивающее устройство и уверен, что это — дело рук нашего мэра. Через полчаса пресс-конференция в его кабинете специально для нас. — Главред оглядел собравшихся. — Юлечка! Собирайся, нынче твой выход.
Юлька взвизгнула от такой журналистской удачи, и через пятнадцать минут редакционная машина была у здания городской прокуратуры.
Глава 2
Он любил открывать домашний сейф. Сейф был вмонтирован в стену подвала, потайная дверь замаскирована под кирпичи, и о том, что хранилище денег в жилище существует, знал только он. Мужчина каждый раз пересчитывал тугие пачки, гладил их заскорузлыми пальцами, вдыхал аромат. Ему казалось, что деньги пахнут по-особому: нереальным благополучием, счастьем, пальмами, морем — тем, что он никогда в жизни не видел. Он мог разговаривать с купюрами односложными фразами, которые, как ему казалось, деньги понимали.
— Как хорошо! — каждый раз произносил мужчина, когда подкладывал в сейф еще одну тоненькую пачку.
Жена, наверное, догадывалась, что есть место, где супруг держит накопления, но искать его «захоронку» у нее и в мыслях не было, а если бы мысль возникла, то у нее не было бы шансов найти что-либо.
Роман Шарулев был патологически жаден не только по отношению к родным и близким, он даже на себя не тратил лишнюю копейку.
Он был десятым ребенком в семье. Жили они в деревне под Томском. Жили бедно, голодали. Мать с отцом выбивались из сил, много работали, но прокормить такую ораву было сложно. Донашивая за старшими братьями обноски, Роман ненавидел свой старый дом с залатанной крышей, корову-кормилицу, которую нужно было выгонять утром и загонять вечером, трех своих сестер, которые вечно подтрунивали над ним и больно щипали. С восьми лет он жил в томском интернате и уже тогда знал, что в деревню к семье не вернется никогда, и хотел скорее забыть потрескавшиеся от работы черные руки отца, вечно грустные глаза матери и тяжелые кулаки старших братьев. Роман цеплялся за жизнь так крепко, словно бульдог, и не было такой силы, способной его оторвать.
Он с детства чувствовал себя обделенным, ему постоянно чего-то не хватало, и желание сэкономить — на продуктах, одежде, а потом на чувствах, — стало для него нормой. Шарулев не мог делиться тем, чего у него не было: материальными благами, светлыми эмоциями и чувственными переживаниями. В его голове был постоянно включен калькулятор, то и дело производящий вычисления.
— Шестьсот минус двадцать пять и плюс шестнадцать… и так далее.
Роман окончил институт и уехал в небольшой сибирский город, на легендарное предприятие, где изготавливались космические летательные аппараты. Несмотря на высшее образование, взяли его только рабочим, но пообещали место инженера, нужно было только подождать. Ждать Роман умел, и ждать пришлось недолго, шесть месяцев. Этого времени вполне хватило, чтобы у него возникли «отношения». С противоположным полом у Романа как-то не ладилось, он стеснялся своих бело-розовых рук с яркими рыжими веснушками, не умел общаться с девушками и, самое главное, не хотел на них тратиться. Ведь если пригласить девушку на свидание, к примеру в кино, то надо как минимум купить два билета, а не один, а потом еще к этому может добавиться попкорн, мороженое и, не дай бог, шампанское. Девушкам только палец в рот положи, они заглотят руку по самое плечо.
Инспектор отдела кадров Танечка, куда Роман пришел устраиваться на работу, сразу почувствовала, что он холостой, и перешла к активным действиям.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
