Я улыбнулся. Он же оставался серьезным.
– Вы напомнили мне, что мы живем в разных мирах. Вы следуете правилам своего мира, чтобы оставаться в безопасности, я же следую правилам моего. Я не стал бы советовать вам, как избежать опасностей вашей лаборатории, доктор Лоуэлл. Но я вижу опасности моего мира. И защищаюсь, как могу. Bene?[2]
Конечно, его просьба была необычна, но в чем-то мне нравился Рикори, и я прекрасно понимал, что он имеет в виду. А он это знал и продолжал стоять на своем:
– Мои люди не помешают вам. Они ни во что не станут вмешиваться. Если мои подозрения верны, то они защитят вас и ваших коллег. Но и они, и те, кто сменит их, должны находиться в палате круглосуточно. Если Петерса придется куда-то переместить, они будут сопровождать его, куда бы он ни отправился.
– Это можно устроить.
По моей просьбе один из санитаров сходил за спутником Рикори, дежурившим у палаты. Гангстер что-то шепнул ему, и тот удалился. Вскоре приехало двое других. Тем временем я объяснил ситуацию главврачу и управляющему больницей и добился разрешения на круглосуточную охрану пациента.
Приехавшие были хорошо одеты, благовоспитанны, сосредоточенны и настороженны. Холодный взгляд одного из телохранителей упал на Петерса.
– О господи… – пробормотал человек Рикори.
Палата была угловой, с двумя окнами. Одно выходило на проспект, другое – на боковую улочку. Кроме двери в коридор и окон, проемов в стенах больше не было. К палате прилегал санузел, там было только вентиляционное отверстие. Рикори и его люди обследовали комнату, держась, как я заметил, подальше от стекол. Гангстер спросил, можно ли выключить свет. Я заинтриговано кинул. Лампы погасли, и троица подошла к окнам. Открыв их, телохранители тщательно обследовали окружение. Палата располагалась на седьмом этаже, забраться сюда с улицы не представлялось возможным. Со стороны проспекта открывался вид на парк, с другой стороны возвышалась церковь.
– Установите наблюдение здесь. – Рикори указал на церковь. – Вы можете включить свет, доктор.
Он направился к выходу и остановился в дверном проеме.
– У меня много врагов, доктор Лоуэлл. Петерс был моей правой рукой. Если удар нанес кто-то из этих врагов, их целью было ослабить меня. Или у них просто не нашлось возможности нанести удар непосредственно мне. Я смотрю на Петерса, и впервые в жизни я, Рикори, в ужасе. Я не желаю стать следующей жертвой. И не желаю видеть этот ад!
Я хмыкнул. Да уж, Рикори очень верно описал то, о чем я думал.
В очередной раз застыв в дверном проеме, гангстер медлил.
– И еще кое-что. Если кто-то будет звонить и спрашивать о состоянии Петерса, пусть ответит один из моих людей или их сменщиков. Если кто-то придет лично, чтобы проверить, как он, позвольте ему войти. Если этот человек придет не один – впускайте их поодиночке. Если появится кто-то, кто назовет себя родственником Петерса, впустите его и позвольте моим людям его допросить.
Он пожал мне руку и наконец вышел в коридор. За порогом его ждали еще два телохранителя, столь же грозные, как и прежние. Один встал впереди, другой сзади, и троица двинулась к выходу. Я заметил, что Рикори перекрестился.
Закрыв дверь, я вернулся к постели больного и посмотрел на Петерса. Будь я верующим, я тоже, пожалуй, перекрестился бы. Выражение лица пациента изменилось. Ужас исчез из его взгляда. Петерс все еще смотрел и сквозь меня, и внутрь самого себя, но теперь я чувствовал в его взгляде злорадство. Он будто выжидал, и я невольно оглянулся, словно что-то кошмарное готово было наброситься на меня.
Но ничего подобного я не обнаружил. Один из людей Рикори сидел в углу у окна, наблюдая за церковной крышей напротив, другой устроился у двери. Брейль и сестра Уолтерс тоже замерли у кровати, потрясенно глядя на Петерса. Мой ассистент, как и я, оглянулся, проверяя комнату.
И вдруг взгляд Петерса прояснился. Мне показалось, что больной увидел нас, осознал, где находится. Его глаза блеснули. Зловещий блеск – взгляд не маньяка, но самого дьявола, изгнанного из его родной преисподней и вдруг получившего позволение вернуться. Или же дьявола, взирающего на нас из ада, чтобы подчинить своей воле любого, кто не устоит перед искушением.
Я осознаю, насколько фантастическими, ненаучными кажутся такие сравнения. Но я не могу подобрать других слов, чтобы описать странные перемены в моем пациенте.
А затем молниеносно, как вспышка фотокамеры, это выражение исчезло, вновь сменившись ужасом. Я украдкой вздохнул с облегчением – мне почудилось, будто зло отступило. Медсестра дрожала.
– Может быть, сделаем еще укол? – напряженным голосом предложил Брейль.
– Нет. Нужно понаблюдать, как симптомы будут развиваться без лекарств. Я пока спущусь в лабораторию, а вы проследите за ним, пока я не вернусь.
В лаборатории меня уже ждал Хоскинс.
– Пока что мне не удалось установить каких-либо отклонений от нормы. Я бы сказал, что у парня отличное здоровье. Конечно, сейчас у меня есть результаты самых простых анализов.
Я кивнул. Во мне уже зародились неприятные подозрения: другие анализы тоже ничего не покажут. Я не готов был в этом признаться, но меня потрясла смена выражений на лице Петерса – безысходный ужас, беспредметная злоба, дьявольское довольство. Работая с этим пациентом, я словно очутился в пространстве кошмара, застыл перед дверью, которую необходимо отпереть, но у меня не было ключа, и даже замочную скважину я найти не мог.
Зная, что, когда я сосредоточен на работе в лаборатории, мне думается привольнее, я взял пару мазков крови Петерса и склонился над микроскопом. Я не ожидал добиться каких-то результатов, просто хотел прояснить сознание. На четвертом образце я заметил кое-что удивительное. Стоило мне вставить предметное стекло, как мой взгляд наткнулся на лейкоцит. Обычная белая кровяная клетка – но в ней что-то фосфоресцировало, точно крошечная электролампа!
Вначале я подумал, что со мной сыграло злую шутку освещение, но никакие мои манипуляции со светом не изменили сияния в лейкоците. Я протер глаза, еще раз заглянул в микроскоп и позвал Хоскинса.
– Скажите, вы не замечаете тут чего-то необычного?
Биохимик заглянул в окуляр, вздрогнул и поменял освещение, как и я.
– Что вы видите, Хоскинс?
– Лейкоцит, в котором что-то светится, – не отрывая глаз от окуляра, произнес он. – Свет не приглушается, когда я повышаю мощность ламп, и не усиливается, когда я снижаю освещение. Кроме этого свечения, клетка в целом выглядит нормально.
– А это, безусловно, невозможно.
– Именно так, – согласился он, выпрямляясь. – Но так и есть!
Я перенес предметное стекло с образцом под микроманипулятор, надеясь изолировать лейкоцит, и коснулся его кончиком манипуляционной иглы. В этот момент клетка, казалось, взорвалась. Фосфоресцирующий шарик будто расплющился, и что-то похожее на миниатюрную молнию ударило в сторону.
