Обернуться он боялся.
— Ой, ой, пенек разговаривает! — засмеялись неведомые голоса.
Домовенок ощутил, что его овевает легкий ветерок, и внезапно перед ним предстали полупрозрачные легкие фигуры девочек, словно сотканных из снежинок. У них были белые личики, голубые глаза и длинные русые косы с синими бантиками. Из их широких рукавов беленьких шубок беспрерывно сыпались снежинки. Они летали, кружились, скользили перед перепуганным домовенком. Кузька даже не мог сказать, сколько их, так как снежные девочки ни одной минутки на месте постоять не могли.
— Ты живой… живой… живой… — затараторили вразнобой девочки, внимательно разглядывая Кузькины вытаращенные от удивления глазищи.
— Кто же ты? Кто?
— Я домовой! — важно ответил Кузька, пытаясь стряхнуть с себя сугроб. Ничего не получалось. На нем было уже слишком много снега.
— Нет-нет-нет! — расхохотались девочки и нежными, переливчатыми, словно колокольчики, голосками проговорили:
— Домовые в доме живут. Они злые, красные, жаром пышут и страшные, как огонь! А ты беленький.
— Я не страшный! — Кузька даже обиделся. — И жаром не пышу! То есть не пыху… Не пыхаю. — Кузька совсем запутался. — А вот вы кто?
— Мы снежинки, Деда Мороза внучки, Вьюги, Пурги и Метелицы племянницы.
Домовенок уставился на девочек. Он так и не понял, сколько их, так как полупрозрачные личики и белые снежные шубки так и мелькали перед его глазами. Непоседы заливались веселым смехом и посыпали все вокруг чистыми снежинками.
— Помогите мне! — жалобно проговорил Кузька, барахтаясь в сугробе. Его лапоточки скользили на ледяной поверхности речки, а пушистый снежок забивался в рот и под одежду. Бедный домовенок совсем продрог.
— А ты правда не горячий? Жаром не пышешь? — опасливо осведомились снежинки. Они боялись прикасаться к Кузьке.
— Нет, — Кузька стучал зубами от холода. Но на всякий случай одной рукой пощупал другую свою руку. Она совсем не была горячей. Окоченевшая ладошка из последних сил удерживала сундучок.
— Ну ладно. — Несколько девочек быстро подлетели к Кузьке и стряхнули с него снег. Затем, подталкивая его со всех сторон, вытащили на бережок.
— Какой тяжелый! Какой теплый! Какой кругленький! Глазищи-то какие! И не беленький, совсем не беленький! — верещали при этом смешливые девчонки.
Оказавшись на берегу, Кузька вновь плюхнулся на снег. Ему казалось — весь он так сильно замерз, что даже шевельнуться не может. Поэтому домовенок вновь горько заплакал.
— Ой, не ходят мои ноженьки, не шевелятся мои рученьки. Ой, замерзну я здесь в страшном лесу, пропаду пропадом!
Кузька зубами стучит, на холод ворчит. Снежинки закружились, завертелись вокруг домовенка. Лепечут о чем-то между собой. Наконец одна девочка-снежинка подлетела поближе к Кузьке и проговорила:
— Ты, наверное, погреться хочешь? К огню, к жару опасному, ужасному вернуться решил?
— Да!
Кузька с загоревшимися глазами посмотрел на девочку. Сейчас она путь укажет. И действительно, девочка-снежинка продолжала:
— Тогда пойдем с нами. Здесь рядом совсем. Немножко пролетишь с нами и будешь там.
Кузька попробовал было снова подняться, но замерзшие и усталые ноги его уже не держали. Тогда девочки-снежинки сказали:
— Ничего, сейчас придут тетушка Пурга, тетушка Метелица, тетушка Вьюга. Они помогут. Они подкинут, подбросят и долететь поспособствуют.
— Ну нет уж, — рассердился Кузька. — Метель и пурга меня совсем здесь заморозят, снегом запорошат!
Вскочил домовенок и по тропинке припустил. Девочки-снежинки, увидев, как странно он передвигается, вновь захихикали, показывая пальчиками на ноги домовенка:
— Какие странные подпорки! Ты почему не летишь? Лети! Лети с нами!
Но Кузька, крепко прижав к груди сундучок, вначале бежал впереди всех. Хотя куда ему равняться с девчонками! Через мгновение снежинки оказались перед ним и повели домовенка в глубь леса. По дороге они успевали играть в салочки и смеяться, присыпая снежком обнажившиеся ветки елок.
— И зачем только эта зима нужна! — обиженно бормотал домовенок. — Всем от нее плохо, всем нехорошо…
— Что ты, что ты говоришь, — тут же расслышали его девочки и возмущенно загалдели.
Они даже замедлили свой полет.
— Зима всем нужна — деревьям, полям, зверям.
— Зачем это она нужна?
— Ну как же? А отдыхать когда? Видишь, деревья спят, отдыхают. Трава отдыхает.
— Ну тогда снег не нужен, — домовенок сердито стряхнул снежинки, запорошившие его волосы.
— Ну уж нет! — Тут девочки совсем обиделись. — Смотри, снежок деревья и землю укутал — и им тепло, хорошо. Они как под шубой спят себе и спят. Давай мы тебя снежной шубой прикроем, и тебе хорошо будет.
— Ну, нет уж! Я совсем тогда замерзну. И найдут весной только сосульку. Мне такая шуба не подходит. Мне бы к печке, к теплой.
— Приведем, приведем мы тебя сейчас к этому страшному, ужасному огню.
— Так, значит, там печка? — обрадовался Кузька. — Вот согреюсь-то у огонька!
— А что это такое, печка?
— Ну как же, — важно проговорил домовенок. — Печка это… Это такая штука. Заслонка в ней открывается, дрова туда кидаются, а оттуда огонь вырывается.
Девочки-снежинки внимательно слушали Кузьку, но после его слов вновь обрадовано загалдели:
— Да-да, туда мы и летим. Там что-то открывается — а оттуда огонь, огонь. Только вот мы подлетать не будем близко. — Девочки все приостановились. — Беги вон туда, мимо этой маленькой елочки — пушистые лапки и вон того кустика с красными ягодами. А мы не можем дальше. Мы от огня растаем-таем-таем…
Кузька радостно припустил по указанной ему дорожке. Девочки-снежинки недолго смотрели ему вслед, кружась хороводом вокруг маленькой елочки и присыпая ее снежком. А затем улетели.
Глава 4. Живая печка
Пробежав по дорожке, Кузька вдруг оказался рядом с большущей норой. А в глубине была дверь деревянная, крепкая.
— А где же деревня? Может, я не дошел? — удивился домовенок.
Побежал Кузька вперед — а там лес непроходимый, непролазный. В такие дебри и зайдешь, так сразу пропадешь. Кинулся назад — а нет уже девочек-снежинок, улетели, исчезли.
Где теперь искать путь-дорогу? Стоит Кузька, по сторонам глядит, а куда податься и не знает. Бестолковые снежинки-смешинки совсем не туда, куда надо, Кузьку завели.
Кто в такой пещере жить будет? Человек не поселится — это же не домик. И не избушка, пусть даже и на курьих ножках. Так что и Бабе Яге делать тут нечего. Но и медведь в такой берлоге не спит — уж больно большая. А больше медведя никого в лесу домовенок и не знал. Разве что только леший, может быть, отец маленького Лешонка. Он-то большим может становиться.
