В их взгляде была задумчивость и сила мысли. Они морщили лоб в надежде понять, зачем они здесь и кто привёл их сюда, но, попадая в «толпу», люди теряли свою индивидуальность.
Они начинают вести себя либо одинаково плохо, подражая друг другу, либо одинаково хорошо, что бывает крайне редко. Вот и сейчас они походили на встревоженное стадо неподоенных коров.
Они начали крушить дом…
Мне казалось, что я уже была здесь раньше. Всё было так знакомо: обои на стенах, рамы на окнах и письменный стол, покрытый зелёным сукном, с множеством ящичков, половину из которых уже вытащили и раздолбили об стену.
Всё это варварство легко сходило с рук разношерстной толпе, и они с удовольствием наступали на щепки и давили их ботинками. Их лица были перекошены от гнева, но мне уже не было страшно, мне было всё равно!
Голова болела. Хотелось на свежий воздух! Но я не могла покинуть это помещение. На улице поднялся сильный ветер, куда более сильный, чем был накануне. Он разметал осеннюю листву и принялся за хлипкие постройки. В окно я видела, как по небу летали доски, оторванные от зелёного забора, и искореженная крыша сарая. Выйти отсюда было бы самоубийством!
На дорожке перед домом уже лежало несколько тел, пострадавших от летающих предметов. Одни, по всей видимости, были уже мертвы, но другие пытались подняться, оставляя на асфальте багровые пятна крови.
Но ветер налетал с новой силой, и они падали вниз лицом, но вновь пытались встать, истекая кровью…
Можно было позавидовать их упорству: даже в таком плачевном состоянии они пытались ползти к дому, чтобы спасти свою жизнь.
А тот юноша на газоне, чья мама украдкой плакала в углу, был закутан в плотный саван из листвы. Даже ветер оставил его в покое.
– Господи, прими его душу! – тихо шептала я.
Пострадавших от стихии в дом не пускали. Лишь избранные, гонимые сюда ветром, имели честь войти в эту дверь…
Людей становилось всё больше и больше, ещё немного и нельзя будет сделать даже шагу.
Общее раздражение росло, и даже я, терпевшая всё это время, начала бить ногами о ножку стула, выбивая барабанную дробь.
Я теряла сознание от духоты, моя голова запрокинулась навзничь, и тут я увидела крылья бабочки.
Огромные крылья, роскошные, тёмно-синие. Бабочка взлетела, и я провалилась в пустоту.
Бабочка обрела тело… Это была та самая хозяйка дома. Она несла меня по коридору и поставила на пол перед обшарпанной дверью.
– Иди!
Я открыла дверь…
– Иди! – вновь потребовала крылатая хозяйка, и я сделала шаг…
Дверь была почти под потолком того места, в которое я должна была войти.
Пола не было, лишь пустота и холод. Я опустила голову вниз, чтобы рассмотреть дно глубокой ямы, и там я увидела…
Я задрожала всем телом, и из моей груди вырвался стон, как у раненого зверя, настигнутого охотниками.
– Мои любимые! О, Господи! Как давно я не видела вас живыми.
В холодной пустой комнате, на каменном полу лежали два мальчика. Один – лет десяти, а второй – четырёх, совсем маленький с курчавыми светлыми волосёнками и в белой ночной пижаме с паровозиками.
Штанишки были коротковаты, и он прикрывал руками голенькие ножки и весь дрожал от холода. На одной ноге ещё был тапочек, а со второй он слетел и лежал у противоположной стены.
Второй мальчик обнимал младшего брата, прижимал его к себе и пытался согреть, скрестив свои руки вокруг его коленей…
Я точно знала, что минует ещё час и случится непоправимое. И сколько бы Максимка ни старался, ему не удастся вдохнуть жизнь в остывшее и окоченевшее тельце брата.
Я уже хотела броситься вниз, чтобы помочь им, но моя крылатая провожатая схватила меня за плечи и перенесла на другую, противоположную часть комнаты.
В темноте я уцепилась руками за крошечное оконце без стекла и выглянула наружу…
Там, внизу, белели бесконечные просторы. Заснеженная равнина тянулась до самого горизонта, да и тот был едва различим, лишь тонкая серая полоска выдавала разницу между небом и землёй.
По правую сторону тянулся еловый лес, а по левую – небольшие холмы, покрытые снегом.
– Прыгай, это – твой Рай! – сказала провожатая и толкнула меня в окно, не дав последний раз взглянуть на моих мальчиков.
Упав в глубокий тёплый снег, я несколько минут полежала, собираясь с мыслями:
– Всё совсем не так, как я предполагала. Мой Рай? Значит, я умерла?
Я не помню, как умерла… И этот снег, он попадает мне в нос, рот и уши. Холодит и щекочет меня – одновременно. Так не бывает с мёртвыми.
Я высунула голову из сугроба и огляделась.
Обшарпанная стена с оконцем у самой крыши начала расти и вскоре стала огромной горой, в вышине которой трудно было увидеть ту крошечную щёлку, за которой умирали от холода мои мальчики. Ещё минута, и гора покрылась снегом, и стена исчезла под его покровом вместе с моими любимыми братьями…
Я посмотрела в небо и заплакала. А вдруг я могла спасти их? Могла взять их с собой, и им бы не было так страшно, как в том подвале? И снег здесь – тёплый и мягкий, как пуховая перина…
Слёзы прожигали в снегу тёмные отметины, и вскоре я смогла вылезти из сугроба и, притоптав ладонями снег, села и осмотрелась. Нужно перестать плакать и взять себя в руки!
Назад дороги не было… Значит, только вперёд!
Когда глаза привыкли к ослепительному блеску снега в солнечных лучах, я разглядела на горизонте особняк с белоснежными колоннами. Настоящая барская усадьба.
И тут словно что-то приблизило картинку, и я увидела высокие сосны, что росли по обе стороны здания, и протоптанную тропинку, ведущую прямо к нему.
А ведь поначалу особняк был очень далеко, едва различим, но постепенно расстояние уменьшалось и вскоре до него осталось не больше пятисот метров.
Что ж, настало время исследовать мой Рай, если он так напрашивается на это.
Я отряхнула снег со своей одежды и двинулась в сторону дома.
Пока я шла, мир вокруг меня играл в странную игру, названия которой я пока не знала…
Тот пейзаж, что я видела сейчас, через секунду совершенно неузнаваемо менялся на другой. Леса становились долинами, а те, в свою очередь, превращались в невысокие горы, покрытые цветущим вереском.
Снег растаял. Зазеленели поля, зацвели фруктовые деревья, и мир наполнился ароматами весны, но лишь на несколько шагов, и запахи растворились и исчезли…
