— О Боже, — выдохнул Кеннет, весь съежившись.
Хани презрительно усмехнулась: чего ожидать от этого слабака. А вот Саммерфилд наверняка начнет ругаться и махать кулаками.
Он и вправду тихонько выругался — хотя прозвучало это скорее молитвой, чем бранью, — а потом, покачав головой, обнял свободной рукой Хани и посадил ее себе на бедро.
— Отпустите меня, — завопила она. — Кеннет, что вы стоите! Сделайте же что-нибудь!
— Господи! — простонал кассир. — Откуда ж мне знать, что делать!
— Я вам скажу, — прорычал Гидеон Саммерфилд. — Передайте своему боссу, чтобы он был более осмотрительным при выборе партнеров.
С этими словами, ухватив одной рукой мешок с деньгами, а другой — Хани, он вышел из банка.
Глава вторая
— Вот, миссис Кейт, выпейте это. Кейт Логан, взглянув с благодарностью на Айзека Гудмэна, взяла у него стакан с бренди.
— Полегчало?
— Кейт кивнула.
— Что нам делать, Айзек?
Айзек Гудмэн, в прошлом чернокожий раб, а затем партнер Рейса Логана, был лучшим другом семьи.
— Нам с вами делать ничего не придется, я подозреваю, что у Рейса есть свой план. Он вернет ее, не сомневайтесь, миссис Кейт. И потом, она ведь не одна, не так ли?
— Скажете тоже — не одна! О чем она думала, когда без разрешения бросила пансион? А теперь приковала себя к этому преступнику!
— В том-то и дело, что она ни о чем не думала! — прогремел голос Логана за ее спиной. — Твоя дочь, насколько я знаю, никогда не думает о том, что делает. Вся в Кэссиди. Эта семейка всегда витает в облаках, им и для того, чтобы выбраться из сортира, нужна карта.
Упоминание фамилии Кэссиди всегда оканчивалось десятиминутной пикировкой между Рейсом Логаном и его супругой. Двадцать лет тому назад, будучи беременной, Кейт с отчаяния вышла замуж за Нэда Кэссиди, поверив, что Рейс Логан ее бросил. То, что болезненный Нэд умер в день рождения ребенка и что Кейт никогда его не любила, не имело для Логана никакого значения, особенно когда он пребывал в гневе. А это случалось всякий раз, когда всплывала фамилия Кэссиди. Но и Кейт в таких случаях не давала мужу спуску. Так произошло и на сей раз.
— Твоя дочь, Рейс, получила в наследство состояние Кэссиди, а не их кровь.
— Это твоя кровь течет в ее жилах, и у нее на плечах твоя упрямая башка. Если она сбежала из пансиона и приковала себя к головорезу, которого ты нанял, чтобы вы полнить какой-то свой план, Кэссиди не имеют к этому никакого отношения. Хани — вылитая Логан! — Кейт остановилась лишь для того, чтобы перевести дыхание. — Что это ты задумал? Зачем тебе пистолет? Похоже, снова оставляешь меня одну. — Губы Кейт задрожали, а глаза наполнились слезами.
— Кейти. — Голос Рейса стал мягким. — Это ненадолго, обещаю. — Опустившись на колено, он поцеловал ее руку. — Я найду Хани и привезу домой.
— Ты поедешь один? Может, лучше организовать отряд полицейских? Ведь если Саммерфилд ограбил банк…
— Не стоит, — покачал головой Айзек. — Среди полицейских всегда найдутся любители пострелять. Рейс сам справится, миссис Кейт. Тем более, что его теперь не остановить!
— Ты прав, дружище, — сказал Логан, вставая. — Присмотришь в мое отсутствие за Кейт и мальчиками?
— Я староват для того, чтобы пуститься в погоню с тобой, Рейс, но нелишне на помнить, что и ты не становишься моложе. А преступнику лет тридцать, а то и меньше.
— Он похитил мою дочь.
— Если правда то, что говорит твой кассир, у этого человека не было другого выбора.
Дура, идиотка, в сотый раз укоряла себя Хани. Его надо было приковать к решетке!
Гидеон Саммерфилд вынес девушку из банка, а затем, перекинув через седло и привязав, как мешок картошки, вскочил на своего здорового гнедого жеребца. Они были в пути уже более двух часов.
Вначале она вопила и, поминутно оборачиваясь через плечо, кляла его на чем свет стоит. Преступник никак не реагировал, что еще больше подогревало ее злость. Потом, порядком устав, она умолкла, в ужасе ожидая, что он остановится, сбросит ее на землю и изнасилует.
Они уже отъехали далеко от города, впереди виднелись лишь небо да покрытые зарослями шалфея холмы.
— Дура, — произнесла она, на этот раз вслух.
Саммерфилд одной рукой придержал пленницу, другой натянул поводья. Спешившись, он спустил Хани на землю.
— Что вы делаете? — пропищала она.
— Собираюсь отправить естественную нужду, — спокойно ответил он, подталкивая ее перед собой по направлению к низкорослому кустарнику.
— Нет… то есть, я хочу сказать, вы не можете…
— Могу, леди, не сомневайтесь.
— Но… здесь негде укрыться, — посетовала она.
— Об этом вам следовало бы подумать раньше, до того, как решили сделать меня своим сиамским близнецом, моя прелесть. — С этими словами Гидеон начал расстегивать ширинку.
Хани отвернулась и закрыла глаза. Она была готова к насилию, но не к хамству. Это хуже насилия. Это унижение.
— Какая же я дура! О чем только я думала? Что вы отдадите деньги и пойдете со мной к шерифу? Лучше бы вы меня пристрелили. Оставили бы меня мертвой на полу этого проклятого банка. Или отрубили бы мне руку!
— Вы закончили?
— О! А вы? — Она увидела, что Гидеон застегивает штаны.
— Ваша очередь, дорогая.
— Ни за что!
— Как хотите.
Он взял Хани за руку и повел к лошади, но она стала изо всех сил упираться.
— Я требую, чтобы вы мне сказали, куда меня везете, мистер Саммерфилд. И каковы ваши намерения.
Гидеон стиснул зубы. Намерения! Последние два часа он только то и делал, что пытался побороть свои низменные инстинкты. У него кружилась голова от запаха ее волос, от созерцания ее прелестной формы уха и белоснежной, гладкой кожи на шее.
Он заглянул в бирюзовые глаза и рывком притянул ее к себе.
— Не смейте! — бросила Хани, стараясь вырваться.
— Не сметь чего? Вдыхать твой запах? Трогать тебя? — Запустив руку в густые волосы девушки, он запрокинул ее голову. — Целовать?
Хани замерла под его взглядом.
— Не ведите себя как дикий зверь, мистер Саммерфилд, — наконец выдавила она.
Он прочел испуг в ее глазах, увидел румянец, вспыхнувший на щеках, и упрямо сжатый рот. Этот дикий зверь уже пять лет не притрагивался к живому существу, разве что когда, положив руку на плечо другого заключенного, шел вслед за ним по коридору тюрьмы. Тумаки от надзирателя вряд ли можно считать прикосновением. А сейчас у него голова шла кругом от одного вида этих огромных глаз и влажных губ.
