Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
С другой стороны, путешествуя, не устаешь удивляться – какое количество израильтян разбросано сегодня по всему миру. С ними, опять-таки, могут сравниться только русские.
Моя приятельница с семилетней внучкой поехала в Лондон. Гуляя вокруг Букингемского дворца, они увидели в будке пожилого роскошного двухметрового гвардейца – седые подкрученные кверху усы, окладистая белоснежная борода – холеное холодное лицо истинного британца. Маленькая израильтянка Ника подбежала к будке и воскликнула по-английски:
– Я приехала из Израиля. Выйди из будки, я хочу с тобой сфотографироваться!
Гвардеец сказал:
– Это невозможно. Я стою на часах. Охраняю королевский дворец. Если хочешь, зайди сюда и стань рядом со мной, а твоя бабушка нас сфотографирует.
И когда Ника по-английски поблагодарила его, присев в глубоком книксене (она занимается балетными танцами), великолепный британец наклонился, поднес ее ручку к своим белоснежным усам, поцеловал и прошептал еле слышно:
– Ай’м фром Изреел ту…
Здесь каждую минуту ты готов услышать или увидеть нечто парадоксальное, уморительное, яркое, немыслимое…
Здесь каждую минуту ты готов услышать трагическую весть и принять ее, сцепив зубы: ничего не попишешь – трагифарс, роковое смешение жанров.
На увеселительной поездке на пароходе случайно разговорилась с пареньком. Выглядит девятиклассником. Выясняется: боец десантных войск, дважды входил в Дженин, воевал, терял друзей. Рассказывает, как погиб его друг: пуля попала в гранату, привязанную на поясе. И почти сразу с легкой улыбкой рассказывает о троих его товарищах, похищенных террористами ХАМАСа ночью; говорит о бессилии, ярости… (до рассвета солдаты не могли сделать ни шагу, представляя – что там делают с ребятами)…
Наконец, роняет:
– Оказалось – все обошлось.
– Они остались живы?!! – вскрикиваю я.
– Нет, конечно, нет. Но эти выкрали их уже мертвыми.
Он смотрит, как вода бежит за винтом корабля, ветер ерошит его кудрявый чуб. И он добавляет все с той же улыбкой:
– Вы не представляете, какое испытываешь облегчение, когда узнаешь, что твой друг всего лишь убит…
Больше двадцати лет я живу тут, на библейской земле трагифарса, иногда задумываясь: почему так близко воспринимают ее именно репатрианты из России? Почему так болезненно, так требовательно любят ее, и ненавидят, и превозносят, и презирают? Может, потому, что слишком часто эта страна напоминает им другую, ту, что они покинули, так до конца с ней и не расставшись?..
* * *
Три небольшие повести, вошедшие в эту книгу, написаны в разные годы, в которые мне было по-разному хорошо и по-разному плохо. Когда человеку хорошо, он отлично обходится с жизнью собственными средствами и привычками. Когда плохо, он начинает озираться вокруг, а иногда даже задирает голову в поисках, ну, не Бога, – к чему беспокоить высокое начальство! – но, скажем, какого-то более мелкого, однако симпатичного и сострадательного персонажа из той запредельной канцелярии, в которой мы мало что понимаем, хотя и обращаемся бесконечно с запросами и затеями. И вот, этот мелкий, симпатичный, тот, кто и сам не без греха – а иначе его не приставили бы к такой возмутительной личности, как автор, – он может и пособить, оберечь может в особо тяжкую минуту. А то и просто дать хорошего тумака, который испокон веку являлся лучшим средством в обращении с психами, алкоголиками и нашим братом, творческой личностью.
Я поэтому и книгу так назвала – «У ангела».
Дина РубинаКамера наезжает!
Своего ангела-хранителя я представляю в образе лагерного охранника – плешивого, с мутными испитыми глазками, в толстых ватных штанах, пропахших табаком и дезинфекцией вокзальных туалетов.
Мой ангел-хранитель охраняет меня без особого рвения. По должности, согласно инструкции…
Признаться, не так много со мной возни у этой конвойной хари. Но при попытке к бегству из зоны, именуемой «жизнью», мой ангел-хранитель хватает меня за шиворот и тащит по жизненному этапу, выкручивая руки и давая пинков. И это лучшее, что он может сделать.
Придя в себя, я обнаруживаю, как правило, что пейзаж вокруг прекрасен, что мне еще нет двадцати, двадцати шести, тридцати и так далее.
Вот и сейчас я гляжу из своего окна на склон Масличной горы, неровно поросший очень старым садом и похожий на свалявшийся бок овцы, и думаю о том, что мне еще нет сорока и жизнь бесконечна…
* * *
А сейчас я расскажу, как озвучивают фильм.
Несколько кадров отснятого материала склеивают в кольцо и пускают на рабочий экран.
В небольшой студии сидят:
Режиссер, он же Творец, он же Соавтор; укладчица со студии Горького, приглашенная для немыслимого дела – при живом авторе сценария сочинять диалоги под немую артикуляцию актеров, не учивших ролей и потому на съемках моловших галиматью;
второй режиссер фильма – милейший человек, так и не удосужившийся прочесть сценарий, как-то руки не дошли;
оператор в белой майке с надписью по-английски: «Я устала от мужчин»;
художник фильма, если он не настолько пьян, чтобы валяться в номере гостиницы;
редактор фильма, в свое время уже изгадивший сценарий, а сейчас вставляющий идиотские замечания;
монтажер, пара славиков-ассистентов неопределенных занятий, крутившихся на съемках под ногами;
приблудный столичный актер, нагрянувший в провинцию – намолотить сотен пять;
прочие случайные лица…
Позади всех, бессловесный и подавленный, сидит автор сценария, написанного им по некогда написанной им же повести.
Он уже не пытается отождествить физиономию на экране с образом героя его произведения и только беззвучно твердит себе, что он не автор, а дерьмо собачье, тряпка, о которую все вытирают ноги, и что пора встать наконец и объявить, что он – он, Автор! – запрещает фильм своим Авторским Правом. И полюбоваться – как запляшет вся эта камарилья…
Но автор не встает и ничего не объявляет, потому что уже вступил в жилищный кооператив и через месяц должен вносить пай за трехкомнатную квартиру…
Так вот, не знаю почему, но лучше всего на беззвучную артикуляцию актера ложится русский мат. Любое матерное ругательство как влитое укладывается в немое движение губ. Это проверено практикой.
Вам подтвердит это любой знакомый киноактер.
Боюсь, читатель решит, что я пишу юмористический рассказ. А между тем я давно уже не способна на то веселое напряжение души, которое и есть чувство юмора и напоминает усилия гребца, идущего в канавке вверх по реке… В последние годы я все чаще отдаюсь течению жизни, я сушу весла и просто глазею по сторонам. Там, на берегах этой речки, все еще немало любопытного.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
