— Жень, а ты помнишь, как мы с тобой и Ковалевым у химички в кабинете доску парафином намазали?
Было дело! У меня по химии была, что называется, нетвердая четверка, близкая к тройке. Химию я ненавидела всей душой, а еще больше ненавидела Белугу, училку по этому ужасному предмету. Елена Петровна накануне предупредила, что будет весь следующий урок опрашивать. Я совершенно четко знала, что меня она спросит в первую очередь и обязательно то, чего я не знаю. Больше из вредности, чем от страха перед двойкой, я подговорила Игоря и Славку измазать доску парафином. Когда урок начался, Белуга, разумеется, первой вызвала к доске меня, велев решить какую-то задачу. Но не тут-то было! Мел елозил по доске, не оставляя никаких следов. К моему величайшему изумлению, Елена Петровна безошибочно определила состав, нанесенный на доску, и тех, кто этот самый состав наносил. Влепила всему классу двойки и дала контрольную работу. Это сейчас смешно вспоминать, а тогда было очень стыдно перед одноклассниками, особенно перед теми, кому химия была нужна для поступления в вуз.
Следом за Мацневым и остальные принялись вспоминать о наших проделках. И почему-то выходило так, что почти во всех участвовала я или как зачинщик, или как исполнитель. Поэтому среди учителей и шла волна дурной славы обо мне. Они, по-моему, всерьез думали, что пожар, трагически настигший нашу школу почти перед самыми выпускными экзаменами, тоже моих рук дело. Помнится, я больше всех убивалась на пепелище, что вызвало подозрение у директрисы и всего коллектива учителей. И даже после того, как следственная группа пришла к выводу, что школа сгорела от короткого замыкания, учителя в глубине души были уверены, что замыкание организовала я. Потом школу отремонтировали, причем в рекордно короткие сроки, и первого сентября она, обновленная и сверкающая новой мебелью, уже приняла учеников.
Веселье тем временем двигалось по нарастающей. Подогретые спиртным, одноклассники отрывались на всю катушку. Воспоминания уже отошли на второй план, девчонки отчаянно строили глазки, да и ребята изо всех сил старались не ударить в грязь лицом. В общем и целом все напоминало курятник. Мое праздничное настроение постепенно двигалось к нулевой отметке.
«Пора, наверное, сваливать. Веселья не получилось, для меня, по крайней мере. На своих посмотрела, потрепались немного, пора и домой».
Я потихоньку начала пробираться к выходу.
— Женька, подожди, — услышала я свое имя. Сквозь грохот музыки и вопли танцующих узнать его было трудно. Обернувшись, увидела Ковалева. Перед Славиком было стыдно, и я послушно остановилась.
— Домой собралась?
— Угу, — промямлила я. — Слав, ты прости меня, так уж получилось ...
— Да ладно, не бери в голову. А ты что, совсем не пьешь?
— Совсем, — виновато вздохнула я.
— Молодец, — одобрил Славка. — Давай я тебя отвезу, а то опять замерзнешь. И не спорь, — пресек он слабую попытку отказаться. — Мне тоже уже надоело здесь, тем более дело-то идет к развязке. Только давай сначала сфотографируемся. Неизвестно, когда еще увидимся, — тихо добавил Ковалев. Что-то в его голосе насторожило меня.
— Давай.
Я достала из сумочки фотоаппарат, одолженный специально для вечера у родителей. Мы позвали Лизку, вышли на кухню, уселись на диванчик и — щелк. Готово.
— Подожди, — сказал Славка, — я сейчас свой аппарат принесу, он у меня в машине.
С этими словами он вышел.
— Да, — вздохнула Лизавета, — что-то не получилось. Все напились, как сволочи. Жень, а ведь уже десять лет прошло. Стареем, что ли... Словно и вспомнить-то нечего.
— Лизка, у всех интересы уже давно за пределы школы выпорхнули, — печально сказала я, — а вечер этот для многих — лишь повод вырваться из дома, расслабиться...
— Что да, то да...
Хлопнула входная дверь, и в кухню вошел Славка. В руках он держал кофр с фотоаппаратом.
— Смотри-ка, у вас аппараты одинаковые. Не перепутайте, — предостерегла Лизавета и нажала на спуск.
Неожиданно дверь на кухню распахнулась, и ввалился Гошка, таща за собой еще кучу народа.
— Вот вы где, — заорал он, — опять уединились.
— Гоша, они фотографируются без нас, — прогундосила Алка Филиппова.
— Мы это дело исправим! Эй, народ! Все сюда, будем фотографироваться, — завопил Рыжов, перекрывая децибелы музыкального центра. Все собравшиеся дружно задвинулись на кухню. Долго еще устраивались, гоняя друг друга с места на место, но, наконец, и эта процедура была благополучно завершена.
— Уходим по-тихому, — прошептал мне на ухо Ковалев.
— Ага, — так же шепотом ответила я, — только с Лизкой попрощаюсь.
Вскоре мы отъезжали от гостеприимного Лизаветиного дома. Славка молчал, лишь иногда по его лицу пробегала какая-то тень. Молчала и я. Все-таки десять лет не виделись, говорить особенно и не о чем.
— Женька, ты счастлива? — внезапно резко спросил Слава. И опять какая-то тень промелькнула в его глазах.
Внутренний голос заворочался внутри и собрался было что-то сказать, но я его опередила:
— В общем, да. Смотря что ты понимаешь под словом «счастье»...
— Слушай, Роджер, ты хоть раз в жизни можешь поговорить по-человечески, без этих твоих увиливаний?
Вот тебе раз! Как же можно без этого? Так ведь занесет черт знает куда. Меня-то как раз и заносит в такие дебри, что разобраться порой бывает очень сложно.
— Славик, — осторожно поинтересовалась я, — у тебя что-то случилось? Почему ты весь вечер то хохочешь до колик, то хмуришься?
— Да брось ты, Женька, что у меня может случиться? Ты же слышала — я большой человек, служу, так сказать, в городской администрации...
Он ненадолго замолчал, думая о чем-то своем.
— Оставь мне свой телефон, — попросил Ковалев и добавил, словно споткнулся: — Пожалуйста.
Было заметно, что это слово не из повседневного его обихода.
Мы подъезжали к моему дому.
— Одна живешь? — осведомился мой одноклассник.
— Живу одна, телефон запиши, на чашечку чая не приглашаю, извини, устала очень, хочу пораньше лечь спать, — на одном дыхании выпалила я.
— Понятно, — усмехнулся Славка, — ну что ж, может, в другой раз.
Я хорошим галопом добежала до подъезда и пронаблюдала, как Ковалев Вячеслав Григорьевич, помощник депутата и советник мэра по каким-то вопросам (в темноте было не разобрать, что написано на визитке), лихо газанув и просигналив на прощание, вырулил со двора. Еще немного постояв на улице, я поднялась к себе. Прошло совсем немного времени, и мечты о тепле воплотились в горячей ванне и — о, счастье! — в чашке любимого кофе со сливками.
Не знаю, кто как, а я люблю размышлять, лежа в пенной водичке и слушая ненавязчивую музыку. Сейчас мысли были совсем невеселые. Я возвращалась в школьную юность, вспоминала своих одноклассников, думала о Ковалеве...
