– Забыл? – мученически спросил Олег и снова качнул загипсованной рукой.
– Не забыл... Ты, конечно, классный игрок, Олежек, но мы и без тебя не подкачаем! Вот увидишь!
– Мальчики, а вдруг они выиграют?! – ужаснулась Ася.
– Выиграют?!! – Руслан сделал страшные глаза. – Это на нашем-то поле? В нашей-то школе? Где даже тетя Клава со столовской раздачи будет за нас?!
– Подумаешь, волейбол! – надула губки Тамара. – Всего лишь игра! Выиграли-проиграли – два дня печали! А с этих «вэшек», как с гуся вода, то есть – с гусей...
– И что же ты, моя кровожадная радость, предлагаешь? – спросил Кирилл и опять подвинулся к Рогозиной вплотную.
– Пока еще не знаю, но можно над этим вопросом поразмыслить... – ответила Тамара и, не выдержав напора Кулешова, рассмеялась. – Ладно, так и быть, прощаю тебя, но в последний раз! Еще раз заговоришь об этой Юльке из «В»...
– Так значит, она – Юлька?! – перебил ее Ткачев. – Ты с ней знакома, Томка?
– Нет! Так... случайно слышала, как ее девчонки называли.
– Ага! Значит, и тебя она поразила, раз ты ее запомнила?
– У меня, Ткачев, просто память хорошая! – резко сказала Тамара, поднялась с дивана и обратилась к Олегу: – В общем, так! Береги, Олег, руку и ни о чем плохом не думай! А эти... они еще поплатятся за свое ржание!
Дунаевский пристально посмотрел на Тамару. Не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять: вовсе не смех 11-го «В» так бесил девушку. Ей явно было не по душе, что вместо того, чтобы привычно восхищаться ею, первой красавицей «их королевства», одноклассники вдруг обратили свои взоры на другую особу. Похоже, с точки зрения Тамары, с этим надо было покончить, как можно быстрее и навсегда.
* * *
Юля Дергач пребывала в самом мрачном расположении духа с самого утра. А если точнее, то с последней недели августа. Все лето она старалась не думать о том, что в сентябре придется переходить в другую школу. Ту, в которой она училась с первого класса, Юля любила. Ей нравились высокие ребристые потолки и люстры со смешными старинными плафонами в виде колокольцев, утопленные в стенах застекленные шкафы с пособиями, скрипучие паркетные полы в классах и рекреациях. Проходя сегодня утром мимо пустынного школьного крыльца, Юля еле сдержала злые слезы. Здание было мертвым. Вместе с учениками из школы ушла жизнь. За пыльными стеклами девушке виделась страшная темная бездна.
О том, что школу № 722 закрывают на капитальный ремонт, ее ученикам объявили в конце прошлого учебного года. В общем-то, особого удивления это сообщение ни у кого не вызвало. Школа была одной из самых старых в городе. Ее здание на фоне окруживших ее светло-блочных высотных новостроек отчаянно и всего лишь в четыре этажа краснело кирпичной кладкой, слегка потемневшей от времени. На фронтоне школы белым кирпичом была набрана цитата из Ленина: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» Восклицательный знак неприлично выкрошился, и в образовавшемся углублении любили прятаться от непогоды птицы. Левое крыло школы, в котором находился спортивный зал, заметно и несколько кривовато осело, был серьезно разъеден ржавчиной козырек над крыльцом, протекала крыша. И тем не менее сообщение о закрытии в преддверии лета никого из учеников всерьез не взволновало. Когда еще эта осень будет! Впереди бесконечное лето, а для будущих выпускников оно же – последнее лето детства, и надо провести его так, чтобы запомнилось надолго.
Август, как всегда, подкрался неожиданно. За неделю до начала учебного года мама вдруг сказала Юле:
– Ты не забыла, что тебе надо бы узнать расписание уроков? Да и вообще... как там и что... во сколько линейка...
Юля не забыла. Она просто старалась оттянуть время, когда уже совершенно неотвратимо придется идти в чужую школу, к чужим учителям, в тот самый чужой монастырь, куда со своим уставом не пускают...
Девушка даже не стала покупать к учебному году обновки. К чему? Нужно просто как-нибудь перетерпеть этот год, получить аттестат – и прости-прощай, чужая школа. Цветы она тоже не покупала. Кому их дарить-то? Где вы теперь, Анна Львовна, любимая классная руководительница 10-го «Б»?
Сегодня, первого сентября, Юле с самого утра не нравилось абсолютно все, включая погоду. Эта самая погода была хорошая, солнечная. А кому нужна хорошая погода, когда начался учебный год? Во время учебы погода должна быть отвратительной, желательно с дождем и ветром, чтобы за окном выло, ухало, гремело жестяными подоконниками и шлепало по балконной двери плетями искусственных цветов, которые мама зачем-то развесила по стене. Хорошо также, когда дождь барабанит по стеклу, а капли сливаются на нем в один мутноватый поток, бесконечно съезжающий вниз. Вот тогда очень неплохо получаются домашние задания, даже по ненавистной тригонометрии... Нет, конечно, сегодня, в праздник, никаких уроков не задали, но лучше бы задали, честное слово! В голову без конца лезут воспоминания сегодняшнего дня. Юля и не хотела бы об этом думать, но... Словом, ей очень понравился молодой человек, который на линейке так... некрасиво упал. Сначала он гордо стоял в центре своих одноклассников, и ветер играл его длинными глянцевыми кудрями. Юля сразу выделила его из всех присутствующих на школьном дворе. Он был красив, высок и строен. Вообще-то Юлю не слишком волновала мужская красота. Она даже в артистов и певцов, в отличие от своих подружек, никогда не влюблялась. Юля считала, что настоящий мужчина должен не на сцене подпрыгивать в распахнутой рубахе на голое тело, а в строгой форменной одежде водить самолеты, охранять государственную границу или, например, производить сложные хирургические операции. В белом халате. И в маске. А под маской... лицо... такое мужественное-мужественное, а глаза – усталые... и умные...
У понравившегося ей молодого человека, пока он не завалился на первоклассников, лицо было веселое и... все-таки мужественное. А строгий костюм... он же почти в тон военной форме пограничников! Но все же, как ни крути и ни подстраивайся под обстоятельства, впервые в жизни Юле понравился красивый молодой человек с длинными и чрезвычайно блестящими, как у артиста на сцене, волосами. Она даже успела подумать о том, что крыша старого здания их школы прохудилась как раз вовремя. Если бы не эта крыша...
А потом случилось то, что случилось. Одиннадцатиклассник упал. Некрасиво так, глупо, унизительно. Он не сразу сумел подняться, скользя ногами по упаковочной фольге попавшего под ноги букета. Когда же он все-таки встал во весь свой высокий рост, его щегольский костюм стал серым от пыли. Юля зажмурилась, чтобы не смотреть на его позор, и заткнула уши, чтобы не слышать, как отвратительно заржал их класс. Нет, Юлины одноклассники вовсе не были гадами. Просто каждый из них находился на пределе своих душевных возможностей. В конце школьной жизни они остались без любимых учителей, без родного здания школы. Они, семнадцатилетние, чувствовали себя на этой линейке в роли первачков-несмышленышей. 11-й «В» уже знал, что получил в свое владение кабинет труда девочек. Это они-то, без пяти минут взрослые люди, должны теперь проводить свои классные часы и вечеринки возле двух газовых плит, среди кастрюль и рядов швейных машинок. В классные дамы им, соответственно, определили учительницу девчачьего труда Нину Никитишну Никишину, расплывшуюся толстуху с сожженными перекисью волосами, которые не хотели укладываться в прическу даже первого сентября и торчали во все стороны неопрятными патлами. Пацаны тотчас окрестили классную – Ниникишей. Потом решили, что кликуха слишком длинна, и сократили ее до Кикиши.
