– Несложно понять, почему здесь собралось столько его друзей. – Саймон обводит рукой полную церковь.
Но я знаю, кого здесь нет. Джо Лоусона. Он должен быть тут. Джо был лучшим другом Олли. Мы всегда тусовались втроем.
А потом я все испортила.
– Оливер был добрым, – говорит мне десятилетний Барнаби, сжимая руку матери. Олли давал частные уроки фортепиано, и мальчик был одним из его лучших учеников.
Китти вместо меня благодарит Барнаби за прекрасно сыгранного Шопена: Олли гордился бы им.
Иду к выходу мимо людей, которые пьют чай и поедают пироги. Меня догоняет мама, одетая в простой серый наряд.
– Вот ты где, милая.
К нам подходит Пиппа. Она держит на руках одного из своих двойняшек, Оскара. Ему три года, рот перемазан шоколадом. Пиппа не знает, что сказать. Мама тоже. Никто не знает. Откуда им?.. Я вымучиваю улыбку.
– Хочу подышать свежим воздухом. Вернусь через минутку.
Уходя, я чувствую на себе их беспомощные взгляды.
Снаружи я прислоняюсь к стене и делаю глубокий вдох. Перед глазами вновь возникает полицейский, замерший возле нашего камина. «Он не видел встречную машину до последнего момента… слишком поздно…» Почему Олли поступил так безрассудно? О чем думал? Я злюсь, а в те моменты, когда злость уходит, мне становится настолько грустно, что кажется, если я упаду, то непременно разобьюсь на тысячу крошечных осколков. С каждым ударом сердца я все сильнее желаю отмотать время назад, вернуться в тот день. Может, если бы я подождала до вечера с разговором о переезде, Олли остался бы жив.
– Давай снимем квартиру поближе к центру. – Я показала ему два предложения, которые обвела в брошюрке прошлым вечером, пока Олли играл в покер с друзьями. – Думаю, зарабатываем мы достаточно, плюс используем сбережения, так что выйдет как раз.
Олли глянул на квартиры, но промолчал и надел куртку.
– Что скажешь? – настаивала я, пытаясь скрыть досаду. – Обе недалеко от реки, да и твоя работа там близко.
Олли работал в музыкальном отделении школы района Чизик.
– И мы сможем лишних полчасика валяться в постели. – Мой последний аргумент, чтобы добиться хоть какого-то согласия.
– Потом поговорим.
– Все хорошо? – уже с тревогой поинтересовалась я.
– Да. Слушай, мне пора. – Олли подхватил с дивана мотоциклетный шлем. Заметив мое разочарование, он подошел и прижался своим лбом к моему. – Я устал. И с похмелья. Сам виноват, конечно.
Я погладила его по затылку.
– Ты точно хочешь переехать, да?
– Больше всего на свете. – Он смахнул крошку с уголка моего рта и поцеловал меня. – Я очень тобой горжусь.
Я вытираю глаза рукавом кофты.
– А я тебя ищу, – подходит Китти.
– Он что-то от меня скрывал.
Олли оставил мне сообщение тем утром, пока я была на совещании: «Слушай, нам надо поговорить».
– Бекка, прекрати, – просит Китти, прислоняясь к стене рядом.
– Что прекрати?
– Снова и снова вспоминать. Никому от этого не легче, а тебе уж тем более.
– Но он сказал, что нам нужно поговорить.
– Это не значит, что он что-то скрывал, – пытается успокоить меня подруга.
– Он был расстроен, взволнован. – Я кусаю ноготь.
– Бекка, давай не сегодня, не сейчас. – Китти обнимает меня за плечи. – Пойдем внутрь. Твой отец хочет сказать пару слов.
– А может, мне поговорить с Кэролин? Вдруг Олли с ней поделился…
– Нет! Хватит над собой издеваться. Просто забудь, – умоляет Китти.
– Не могу!
Китти встряхивает меня и заглядывает в глаза.
– Олли настолько тебя любил, что никогда бы не стал ничего скрывать, ты ведь знаешь.
Слезы вот-вот сорвутся.
– Знаю? Я уже ничего не знаю…
«Все случилось быстро, – как наяву слышу голос полицейского, который пытался меня утешить. – Ему не было больно».
Хочется кричать. Хочется умереть.
Китти прижимает меня к себе.
– Я не могу без него жить, не могу, – рыдаю я. – Ох, Китти, что же мне делать?
– Тш-ш. Я здесь, я с тобой. Мы справимся, Бекка, обещаю. Справимся вместе.
2
– Вот и все, к завтрашнему дню мы готовы. – Я окидываю галерею взглядом.
На стенах висят абстрактные лондонские пейзажи кисти Пола Ламонта, со свеженькими белыми ценниками, которые только и ждут красных наклеек «продано».
Наблюдаю, как Глитц ослабляет галстук и, выскользнув из туфель, вытягивает ноги под столом. Я, выжатая как лимон, сижу напротив. Внешность у Глитца незаурядная. Серебристые волосы, продолговатое лицо, крупный нос и проницательные голубые глаза, что даже иголку в стоге сена заметят. Если бы Глитц не работал в сфере современного искусства, то стал бы классным детективом. Так и вижу его в стильном пальто и при бинокле.
– Отличная работа, Ребекка. Рамы хорошо смотрятся.
– У вас дырка в носке, – улыбаюсь я, глядя на торчащий большой палец.
Глитц тоже смотрит на свои ноги.
– Вот как.
Я поигрываю ручкой.
– Не думала, что вы из тех, кто носит дырявые носки.
Он отвечает не сразу.
– Жизнь полна неожиданностей. – Глитц задерживает взгляд на мне, и я отворачиваюсь, заранее зная страшный вопрос. – Как ты?
– В порядке. Мне кажется или здесь жарко?
– Честно в порядке или ты под столом пальцы скрестила?
Я показываю руки – никаких скрещенных пальцев. После похорон Олли, шесть недель назад, Глитц решил дать мне отдохнуть от работы, но я не могла вынести и мысли о том, что останусь одна в нашей квартире. Я так и не починила штангу для душа.
– Видите? Честно, – притворяюсь я.
– Тогда как насчет пойти выпить?
За последние три года мы с Глитцем стали хорошими друзьями и временами ходим в бар или ресторанчик после работы.
– Господи! – восклицаю, вчитываясь в записку, которую забыла передать ему днем. – Звонила Марти! У вас сегодня вечеринка… Том… – пытаюсь разобрать собственный почерк. – Том Бейли?
– Вот черт!
Марти – жена Глитца. Она пухленькая и милая. Любит носить бледно-желтые свитера и золотые украшения. Она позвонила мне чуть ранее со словами: «Как там его величество, в настроении?» Я ответила «да», и Марти быстренько рассказала о вечернем мероприятии, подчеркнув, что Глитцу не отвертеться.
