Сургуч на конверте был сломан и почти весь раскрошился. Это был еще один дурной знак!
«Сердечный дружочек Оленька!
Прости, что не свиделись. Уезжаем нынче в Петербург без всякого промедления. Со мною мой счастливый избавитель, ему я обязана своею честью, добрым именем и самою жизнью. Всеволод Георгиевич человек в высшей степени благородный и порядочный. Он составит мое счастие, теперь в том уж нет моих сомнений. Я непременно навешу тебя, когда выйдут все сроки. У меня нынче все хорошо, а в скором времени, даст Бог, будет еще лучше.
Твоя всем сердцем Таник».
Оленька Ланская стремительно перечитала письмо вдругорядь, да так и впилась глазами в последнюю строчку. Сердце ее стремительно заколотилось, яркий румянец выступил на щечках с очаровательными ямочками.
Вот оно! Так и знала… Сбылись ее худшие предположения. И смертельная бледность стала быстро заливать ее лицо.
— Вам дурно? — с участием наклонился к ней приезжий дворянин. — Позвольте предложить воды?
Он не проявил никакого видимого интереса к содержанию письма, да оно и понятно — сургуч-то изломан. Небось не удержался, заглянул, мошенник. Это ведь только про дам вечно твердят, что-де любопытны, кавалеры же и прочие люди света — наихудшие сплетники из всего рода человеческого.
Но, даже прочитав от корки до корки, истинного содержания этого письма Татьяны Ларионовой к Ольге Ланской никто не мог бы понять в целом свете. Потому что именно в нем спустя долгих пятнадцать лет их дружбы Оленька увидела тайный знак. И он означал лишь одно — смертельную опасность!
— Давай уговоримся раз и навсегда, Олюшка, — сказала тогда Татьяна. Разговор этот происходил знойным июльским полднем, на берегу того самого пруда в Ларионовке, где в ту пору была обустроена купальня для юных барышень. Обе девочки пребывали в том возрасте нежного отрочества, когда все надежды розовы и смутны, люди прекрасны, а впереди ожидает лучезарное счастье, огромное, блистательное и оттого немного пугающее.
— Что бы с нами ни случилось в жизни, ничто не должно сломить нашей дружбы.
— Ничто, — клятвенно выдохнула Оленька. Но тут же возразила, по своей давней привычке во всем докапываться до самой сути.
— А если что-то окажется сильнее нас? Нашей дружбы?
Обе девочки глянули друг на дружку, глаза в глаза, и вдруг дружно прыснули. В ту минуту им казалось странным и невероятным, что нечто способно помешать им, встать на пути или даже — невиданное дело! — разлучить их. Правда, каждая понимала, что когда-то начнется взрослая жизнь, обе будут важными дамами и выйдут замуж. Причем непременно за гвардейских офицеров — заветная мечта Тани, которую Оленька в принципе разделяла!
— И все-таки, Таник? — затормошила подругу Оля. — Мы же не станем просто так сдаваться, верно?
— Не станем, — подтвердила юная барышня из Ларионовки. — Если враги окажутся сильнее нас, мы… мы… Мы пошлем друг другу письма! — просияла она.
— А если письмо перехватят? — усомнилась всегда немного скептически настроенная Оленька. Она была прирожденной реалисткой с младых ногтей и уже тогда стремилась во всем расставить точки над «i».
— Ну и пусть перехватывают, — с жаром продолжила Таня. Она уже все обдумала заранее, вооруженная опытом десятков французских и немецких романов, проглоченных долгими зимними вечерами или спасаясь от летней жары в беседке, увитой плющом и плетьми дикого винограда. — Слушай, что я скажу.
Выслушав подругу, Оленька пришла в полный восторг. В самом деле, план Татьяны был одновременно и прост, и удивительно хитроумен. Весь секрет таился в тексте их будущих писем, в одной-единственной точке, а еще точнее — в ее отсутствии.
Подруги и прежде обменивались записочками в кокетливых конвертиках с вензелями, вкладывая в надушенные листочки бумаги лепестки здешних диких роз или нежные цветки фиалок. Но отныне они решили использовать тайный знак.
— Это станет нашим с тобою секретом, — важно сказала Таня. — О чем бы мы ни писали друг дружке, теперь в конце последнего предложения мы не будем ставить точку. Это должно означать, что все хорошо и расчудесно. А коли случится беда и понадобится помощь, точку надобно поставить.
План Татьяны был и в самом деле прост как все гениальное. Воображая себя героинями все тех же романов, девочки знали, что любое письмо, а тем паче с просьбой о помощи можно перехватить. И тогда отсутствие точки в одном из предложений может насторожить лютого врага или коварного завистника. Зато присутствие ее в конце последней фразы никого не насторожит. В этом и заключалась тайна.
— Это будет наш с тобою секрет, — пообещала Таня. — Смотри же, не забудь.
Конечно, это была всего лишь тайная игра, детская шалость. Но использовать ее в их девичьей переписке было так увлекательно и романтично, что обе девушки мало-помалу привыкли пропускать в своих письмах последние точки. Иногда одна из них забывала условный знак, иногда — специально проверяла подругу. И так продолжалось все время их дружбы, и ни одна из девушек не подозревала, что однажды придет день, когда их секрет понадобится по-настоящему, всерьез.
«…У меня нынче все хорошо, а в скором времени, даст Бог, будет еще лучше», — вновь перечла Оленька злополучную последнюю строку Таниного послания, каждое слово которой, каждая буква, казалось, наливалась сейчас прямо на ее глазах тревогой и ощущением таинственной, неведомой опасности. А главное — точка.
Она беззвучно кричала ей о том, что подруга попала в беду. И оттого все письмо было ложным, приобретало иной, скрытый смысл. И она, Ольга Ланская, непременно расшифрует его, докопается до малейшей крупинки смысла.
А сейчас пришло время обратиться к этому странному почтальону!
Она оборотилась к молодому человеку.
— Теперь я хотела бы знать, кто вы такой, сударь. И откуда у вас письмо Татьяны Ларионовой?
— Я Оленин, сударыня, — поклонился тот. — Евгений Михайлович, к вашим услугам, ежели позволите…
— Хорошо, Евгений Михайлович. Откуда это письмо?
— Она сама отдала его мне. Просила передать лично вам, в собственные руки.
— Где Татьяна? — вдругорядь перебила его Ольга. Решительная, уверенная, порывистая в движениях, она сейчас была поистине прекрасна, так что молодой человек невольно залюбовался ею.
— Ну?
— Боюсь, сударыня, что у меня не очень хорошие вести, — вздохнул тот.
— Это я и без вас знаю, — отрезала Ольга. — Дальше!
Дворянин посмотрел на нее с недоверием.
— Но откуда, сударыня? О том, что вправду приключилось с Татьяной Дмитриевной, не знает ни одна живая душа…
— Вы, сударь, верно, ослепли? — с видом снисходительного превосходства обратилась к нему Ольга. — А я, по-вашему, мертвая душа, что ли?
