За дверью негромко звучит классическая музыка, женщина разговаривает по телефону. Когда повесила трубку, замолчала и музыка. Человек слушает еще пару минут и, убедившись, что женщина действительно одна, спокойно спускается по лестнице.
На том же этаже восьмидесятисемилетний Леонс Лежандр курсирует между окном и глазком входной двери. Окно гостиной у него как раз над монументальной дверью дома, так что он со своего наблюдательного пункта может смотреть на улицу Дюпюитрана, что упирается в улицу Королевского Высочества. В это время года ему очень скучно, а от жары очень плохо. Одно развлечение — каждый день два раза звонит дочь, напоминает, чтобы не забывал охлаждать голову водой. До приходящей экономки, которая приносит поесть и делает вид, будто прибирается в квартире, ему дела нет. Часов в восемь вечера он включает телевизор посмотреть «последнюю сводку», как он привык ее называть. А пока сидит у окна и слышит, как в парадное входит незнакомый человек: Леонс видел, он шел по улице Дюпюитрана. Живенько, бодренько старик перебегает через квартиру, приникает к дверному глазку: человек молча стоит, приникнув ухом к двери соседки напротив. А Леонс глядит за ним: от скуки он стал любопытнее прежнего. «Странно, — думает он, — я не слышал, чтобы парень звонил. Да и девушка, мне кажется, дома».
Открыть дверь и спросить незнакомца, в чем дело, Леонс не решается.
«Может, влюблен… Не мое дело, не буду вмешиваться».
Человек собирается уйти. Леонс все смотрит на него в глазок.
«Как будто в мою сторону посмотрел», — думает он и спешит к окну поглядеть, в какую сторону тот пойдет.
Человек вдруг останавливается и глядит на дверь квартиры Леонса. Слабый шорох — движение руки старика, закрывающего глазок — настораживает его. Этажом выше вдруг отворяется дверь, звучат громкие голоса, слышатся шаги вниз по лестнице, и человек решает уйти.
Дверь вестибюля хлопнула. Он спокойно направляется прочь, не оглядываясь, но чувствуя спиной любопытный взгляд. Он принимает эту неожиданность во внимание.
Леонсу кажется, что посетитель долго задерживается перед выходом. Он пожимает плечами и ищет, что бы еще углядеть на тихой улочке Дюпюитрана прямо напротив окна. Ему оттуда видна парикмахерская, и иногда интересуют клиенты, которые заходят туда, но сегодня воскресенье — на улице никого, кроме туристов.
Человек на ходу неспешно пьет воду из бутылки. Должно быть, за сегодня уже третий литр. В обед он съел только сандвич с кружкой пива и еще раз выпил тегретол. Из-за лекарства, снимающего сильную боль, ему все время кажется, что во рту пересохло.
Минут через двадцать человек движется по улице Мадам в том же Шестом округе. Уже проходя мимо нужного дома, он видит, что по тротуару навстречу идет молодая женщина, которую он уже заприметил несколько дней назад. Он не реагирует. Она проходит мимо не глядя. Она очень устала от жары. Он не оборачивается ей вслед, останавливается метров через пятьдесят, опершись на чью-то машину. Чуть позже женщина показывается в окне, она рассеянно курит.
Человек радостно идет дальше. Он все так же в бейсболке, козырек надвинул чуть ниже, а солнцезащитные очки снял. Еще и еще раз вытирает лицо салфеткой, чувствуя, что вот-вот пойдет кровь из носа. Он запрокидывает голову, вытаскивает из ноздрей тампончики. При этом ему приходится дышать ртом. Неприятно, но делать нечего.
Наконец на улице Сены он завершает свое путешествие. Дом там старинный, прямо на углу улицы Изящных Искусств. Его только что отскоблили, леса почти все убраны. Ставни квартиры, за которой он следит, опущены, от этого он погружается в пучину недоумений, задает себе сотни вопросов. В общем, он решает оставаться неподалеку, садится за столик на улице в баре на бульваре Сен-Жермен и с удовольствием пьет холодное пиво. Через час, выпив шесть бокалов, он опять идет на улицу Сены и с облегчением видит: окна в квартире, куда он нацелился, открыты. Тогда он прибегает к той же хитрости, что и на улице Королевского Высочества: своим ключом открывает электронный замок подъезда. Женщина живет на четвертом этаже, лифта нет. Человек молча поднимается, перешагивая через ступени. Ничуть не запыхавшись, доходит до нужной лестничной клетки, задерживает дыхание, приникает ухом к двери и терпеливо слушает. В комнате кто-то ходит, доносятся еще какие-то звуки. Потом звонит телефон, и он получает доказательство, что женщина действительно дома одна. Она говорит громко, много смеется. Медленно спустившись, он полностью закрывает лицо козырьком бейсболки.
Он возвращается домой на метро, ошалевший от жары, взвинченный оттого, что растет давление. Поужинав сваренными вкрутую яйцами и долго постояв под холодным душем, неспешно собирает сумку на завтра. Прежде всего рабочая одежда и принадлежности, потом завернутая в белье коробка с сотней пар латексных перчаток.
«Их выдало мое начальство, значит, все законно», — думает он, улыбаясь.
Затем кладет в сумку дубинку со свинчаткой, пачку презервативов, листочек белой бумаги в конверте с текстом, написанным изящным почерком, и резиновую купальную шапочку. В довершение засовывает туда, разбив на куски, зеркало высотой сантиметров тридцать.
Прежде чем лечь в постель, он заглатывает обезболивающее и, сложив руки под головой, закрывает глаза, ожидая сна и сновидений, стараясь не думать о будущей неделе, которая все перевернет.
Глава 2
Понедельник, 4 августа 2003 года.
Восемь утра. Людовик Мистраль спокойно едет в сторону набережной Орфевр. Движения никакого, жара еще терпимая, по радио вполуха можно слушать новости. Он был ранен — еще чуть-чуть, и узнал бы, есть ли жизнь после смерти, — в мае вышел опять на работу, потом, в июле, пошел в отпуск.
«Так что, — считает Мистраль, — по-настоящему я вернулся только теперь, в начале августа».
Июль Клара и Людовик провели в Провансе, навещая знакомых, да пару раз побывали на джазовом фестивале в Антибе — именно в июле, как они считали, Мистраль должен был окончательно выздороветь. Во время отпуска и началась у него бессонница. Сначала он с трудом засыпан, потом стал просыпаться в четыре часа и ворочался до самого рассвета. Ночной недосып возмещал послеобеденным сном, а Кларе ничего говорить не хотел: приписывал дурной сон жаре, хотя и сам знал, что за этим кроется что-то другое, более глубокое, но что именно — не понимал.
Оба сына остались на юге и на август — сначала у родителей Клары возле Грасса, потом у родителей Людовика под Эксом.
Летом, особенно в первой половине августа, в Париже довольно спокойно. Из-за того что автомобильный поток уменьшается, а кругом много туристов, город приобретает отпускной вид. Только во второй половине августа работы у полиции понемногу прибавляется.
* * *
В 8.30 Людовик Мистраль поставил свою машину во дворе дома № 36 по набережной Орфевр. Против обыкновения, он поднялся по видавшим виды лестницам, не перешагивая через ступеньки, а наступая на каждую. Прежде всего зашел в секретариат забрать почту, накопившуюся за июль, потом обошел кабинеты подчиненных. Народа на месте было немного: как и во всех подразделениях криминальной полиции, в начале августа сыскная бригада работала едва ли половиной состава. С теми коллегами, что в этот зной все же сидели на службе, Мистраль перебросился парой слов.
