«Может отчасти сработал телевизионный рекламный ролик, и все дети, вспомнив о доме, позвонили родителям, и теперь перегруженные телефонные линии удерживают пожилых людей дома, проливая бальзам на их души, внося умиротворение и комфорт, сравнимый с прохладным дождем орошаемым потрескавшуюся от зноя почву. А может, сработала другая реклама и все, оставшиеся в городе жители, занялись на выходных грандиозной стиркой, скопившегося за время социализма и дефицита стиральных средств, грязного белья. И все же, скорее всего первый вариант… про дождь, его хотя бы не исключает огромная дворовая лужа, которая растеклась от детской площадки до входа в подъезд. А еще вероятней это наличие самой лужи, и люди, заблокированные этим водоемом, стали вынужденными заложниками стихии».
Егорша обрадовался, что разгадал сложную загадку, и теперь стал из окна своей квартиры, расположенной на первом этаже у входа в подъезд, познавать действительность через отражение в луже. Его грязные, взъерошенные светло – русые волосы торчали в разные стороны, а большие выпуклые глаза, не смотря на свою привлекательность, ни чего не выражали. Дотошный наблюдатель, кроме странноватой внешности, мог еще увидеть улыбку, хорошо спрятавшуюся в уголках его губ. Его возраст – толи двадцать лет толи тридцать пять, так же трудно угадывался, поскольку его хозяину, похоже, до этого, как и до своей внешности, не было ни какого дела. В луже отражаются стены дома, балконы, кроны тополей, четыре вялых облака, небесный свод. Скрипнув тормозами, в самой середине неба останавливается машина скорой помощи. Водитель сдал назад на сушу. В замутившейся воде исчезли отражения. Из машины появилась неземной красоты существо в белом халате. Прелестная фарфоровая статуэтка на шпильках. Нитка жемчуга на шее и две огромные жемчужины – глаза. Кумулятивный аромат «Шанель» доносится до Егора, и он на мгновение забывает как дышать. Увидев в распахнутом окне первого этажа странную «статую» врачесса обворожительно улыбнулась.
– Вы кем будете больной?
Егор попытался ответить, но у него не получилось. Вместо этого он просто расплылся в самой естественной в таких случаях дурацкой улыбке, отчего созвездие веснушек на его лице собрались в сплошной Млечный Путь.
– Сын, – он представился богине медицины с такой интонацией как будто попробовал свой голос на вкус.
Врачеса обернулась к санитару и водителю.
– Заносите…
Медбрат и шофер извлекли из недр автомобиля носилки на которых, совершено без движений, лежала мать Егора. Передний край носилок, из-за лужи, они поставили на подоконник первого этажа и с помощью Егора затащили больную в квартиру. В комнате медбрат помог Егору положить больную на кровать и вышел на кухню, предварительно исследовав жилище цепким взглядом, но так ни за что им не зацепился. В комнату вошла врачесса. Она открыла медицинский чемоданчик и, достав из него зеркальце, осмотрела свое приятное личико. Вполне довольная свои видом она перевела взгляд на мужчину, который сидел на кровати и, улыбаясь, гладил по голове больную мать. Он был одет в старые, заплатанные джинсы, доходившие ему лишь до щиколоток, растянутый джемпер ручной вязки и, выглядывшие из-под джинсов синие тренировочные. Стоптанные сандалии на босых ногах завершали весь его гардероб. Остановив свой взгляд на еще не вполне стерильных руках, гладивших волосы больной, девушка поморщила носик.
– Кормить кашей, молоком, супом – проинструктировала она родственника.
– У нее же всего лишь зуб болел, – о чем-то вспомнив, недоуменно повернулся Егор к обворожительной врачессе.
– Паралич. Говорить не может – отчеканила девушка, удаляя заусенец на одном из своих перламутровых ноготков.
Егор недоуменно, переваривая сказанное, смотрел на ее кукольные ручки ловко орудовавшие маникюрной пилочкой.
Коллега врачессы тем временем исследовал на кухни содержимого холодильника «ЗИЛ». Открыв жесткую, сопротивляющуюся дверцу, он оказался один на один со скромной сморщенной котлетой. Поглощая «раритет» санитар вышел из кухни и, видя, что врачесса собирается уходить, и уже складывает маникюрные причиндалы в медицинский кофр, попросил задержаться еще на одну минутку показав указательный палец. Врачесса видимо понимала его без слов, так как недовольная присела на свой стул. Медбрат прошел во вторую смежно – изолированную комнату. У окна комнаты, глядя на улицу, сидел на подоконнике ребенок одетый во взрослую одежду, из-за непомерной длины больше напоминающей смирительную рубаху. В чертах его лица было что-то мальчишечье, но однозначно сказать, что это был мальчик мешали длинные волнистые волосы, обладательницей которых могла быть только девочка. Работник «скорой» посмотрел сквозь ребенка в окно на улицу, не понятно почему не заметив сидящего на подоконнике, подошел к вещевому шкафу и осмотрел его пустоты. Собираясь уже выходить из этого беспросветного вакуума, он неожиданно усмотрел дверки стенного шкафа, и с надеждой потянул за одну из них. Раздался страшный грохот, и на него посыпались ведра, лопаты, грабли и др. хозинвентарь. В дверях показалась его очаровательная коллега с надменно-лукавым выражением лица.
– Поехали – мягко прожурчал ее голос, и ласково прибавил, – козел…
После ухода детей Гиппократа ребенок слез с подоконника, и подойдя к темной комнате, стал загружать в нее обратно вывалившийся инвентарь. Егор, четко следуя инструкции фарфоровой нимфы, приготовил манную кашу. Каша получилась не очень, с комками, и заботливый сын тщательно размял комки ложкой. Поддерживая голову матери, он стал кормить ее с ложки, предварительно дуя на каждую подносимую к ее рту очередную порцию. Каша стекала по подбородку, но он ловко собирал ее ложкой и вновь отправлял пищу в рот.
– Ну, вот и молодец! – видя, что больная уже наелась, Егор вытер перепачканное кашей лицо матери и стал доедать остатки своей стряпни.
– Табачку бы, – услышал Егор голос матери.
«Что это было?» – Егор посмотрел на больную, силясь понять, не ослышался ли он.
– Понюхать бы – опять раздался голос матери.
При этом последние слова были произнесены как-то странно. Не размыкая губ. С восковой маской на лице.
«Парализована. Говорить не может». – Вспомнил сын заключение милой эскулапши.
«Так как же она говорит? Чревовещает что ли?» – он приложился ухом к маминому животу, надеясь найти разгадку.
Живот на самом деле «разговаривал», урча и булькая в процессе пищеварения.
«Ну, вот значит, как она теперь говорит» – обрадовался сын возможностью поддерживать общение – «это же, как азбука Морзе. Урч – тире, бульк – точка, длинный урч – двойное тире».
Егор обрадовался возможности выяснить, как так получилось, что несколько дней назад мать ушла лечить больной зуб, а в результате, ее привезла скорая помощь совершено без движения. Задав ей вопрос, он приник ухом к ее животу.
«Урч, бульк, бульк, бульк… Все понятно, нерв удаляли и потянули не за тот, ох уж эти молодые специалисты» – «перевел» чревовещание Егорша и успокоился разгаданной ситуацией.
