Госпожи долины, смотрящие денно и нощно,
Слушайте — я пою вашу гневную песню.
Все было здесь, как всегда, кроме криков норманнских воинов внизу и шагов Хэлса вдоль ряда камней.
Слушайте — я пою вашу гневную песню.
Она повторяла это снова и снова, и смысл слов стал ускользать от нее. Гневная песня. Гневный певец. Она вспомнила старые слова. Вотан. Один, как звала его семья Хэлса. Смерть в его шлеме, смерть в его петле, в водах трясины. Ногти его почернели, кожа задубела. Хэлс продолжал мерить шагами пустошь. Она чувствовала его страх, как свой собственный, у нее скрутило живот, и она ощутила позыв испражниться. Затем это ощущение утихло и она еще больше замерзла.
Как долго она была там? Всегда.
Она была камнем, хранящим долину. Ее сестры стояли рядом, глядя вниз и протягивая к небу темные крылья.
Вдруг она услышала знакомое имя. Валькирии — так называл их ее отец.
«Подбирающие убитых. Темнее туч, они осматривают землю…»
У нее появилось ощущение полета, огромных крыльев, рассекающих небо: крыльев ли, теней — она не могла сказать точно. Она слышала крики воронов, холодный ветер бил ей в лицо.
Ее тряс Хэлс. Он пытался сказать ей, что сюда идут враги.
В небе сиял огромный полумесяц, но здесь, на холме, стелился туман.
Она возвышалась над ним и видела, как головы всадников появляются из тумана, словно они плывут по озеру. Тела коней плыли в тумане, как огромные рыбы в мутном море, а перед ними неслись копья всадников.
— Что будет отдано нам? — спросила одна из этих странных женщин голосом, грохочущим, будто комья земли, сыплющиеся на крышку гроба.
— Но мне нечего дать!
— Тогда тебе нечего хотеть.
— Помогите мне одолеть тех, кого я ненавижу.
— Цена высока.
— Я заплачу эту цену.
Она была на земле и в небе одновременно. Всадник издал клич и сказал что-то на странном наречии. Он увидел их и повернул к ней, обнажив меч.
Он сказал что-то еще, и она услышала в его словах радостное возбуждение. Ему было приятно найти здесь молодую женщину.
На поверхность тумана легли лунные тени, и эти тени были крыльями гигантских птиц — или существ, подобных птицам. Что-то темное пронеслось прямо над ней, и она, повинуясь инстинкту, закрыла лицо руками. Всадник неспешно слез с коня. Он сжал рукой ее горло, но ей казалось, что она видит себя во сне.
Он разорвал на ней рубаху и толкнул ее, повалив на землю.
Из тумана, словно маска смерти, возникло женское лицо — черная, как деготь, кожа, золотая коса, свисающая к петле на шее. В одной ее руке был щит, в другой — огненно-черное копье, а за плечами — крылья, как у гигантского ворона, но из лунного света и теней. Она выкрикнула одно слово: «Один!» — и Тола знала, что это имя означает смерть.
Черное копье тенью метнулось к норманну, чтобы нанести ему удар. Воин упал спиной на мерзлую землю, и женщина, вытащив острый черный нож, последовала за ним. Она схватила его за волосы и сильным движением обезглавила. Затем передала голову Толе, и девушка восприняла ее как прекрасный дар, волшебный цветок. Но ей все еще казалось, что она парит над этой схваткой и смотрит вниз, прижимая отрезанную голову к груди.
Фигуры то появлялись из тумана, то снова исчезали, чтобы явиться в другом виде — в облике женщин, летящих на черных крыльях или спускавшихся на землю на конях из теней и тумана.
Норманны, размахивая мечами, метались во мраке, словно загонщики, направляющие уток туда, где их ждут стрелы и камни из пращей. Она увидела, как один из них был поднят прямо из седла и взмыл вверх, в холодный водоворот. Норманны издавали тревожные крики, лошади панически ржали. Один из всадников вскрикнул — его конь кинулся назад и, встав на дыбы, опрокинулся. Другой норманн размахивал мечом над головой, словно сражался с воздухом. Он тоже упал, хотя она не видела, что выбило его из седла.
Вокруг хлопали крылья, словно в окна билась свирепая буря. Кони хрипели, воины выкрикивали проклятия, а бросающиеся на них женщины издавали свои воинственные кличи.
Вотан! Один! Гримнир! Эти имена звучали в ней, словно завывание ветра в долине, и она знала, что они означают: «Ярость». «Безумие». «Смерть».
Одна из женщин подняла копье вверх и в экстазе издала вопль, а ее конь заржал, топча тело упавшего норманна.
Тола позвала Хэлса, но его нигде не было видно. Из всех норманнов осталось только двое. Один из них увидел ее, и его конь двинулся к ней по склону.
Она снова вернулась в себя, и уже была не в небе, а на земле, прямо под копытами его коня, беззащитная и испуганная, наполовину скрытая туманом. И вдруг спину всадника пронзили две стрелы. За выступом скалы она заметила мужчину — в тумане были видны лишь неясные очертания его силуэта. На голове его была медвежья шкура — так делали некоторые войны ее отца, надеясь, что в бою им передадутся качества этого дикого зверя.
Конь двинулся на нее, таща убитого всадника, застрявшего в стременах. Он обдал ее своим теплым дыханием. Она обернулась и, утратив равновесие, упала на холодную землю. Человек в медвежьей шкуре ринулся к ней. Над ним подобно горящим искрам, вьющимся в клубах дыма, кружили грозные женщины. Затем с хлопаньем крыльев и безумным конским хрипом они поднялись над туманом, словно готовясь к атаке.
Из долины поднимался вой — долгий, похожий на звук рога, зовущий стадо домой, и она невольно обернулась. В этом вое она услышала голоса людей, переживших смертельное горе, — матерей, потерявших детей, отцов, нашедших свои семьи убитыми, стариков, окаменевших перед обгоревшими руинами своих жилищ.
— Волк уже на холмах, — заговорила одна из мертвых сестер. — Дар за дар. Твои враги мертвы.
Все они, с их лицами цвета болотной трясины, с петлями на шеях, с крыльями и копьями, были погружены в туман, а ее обвивали руки Хэлса, но его тело было неподвижно, а на груди зияла кровавая рана. Тола держала его и плакала — она оплакивала цену, которую заплатила за помощь сестер.
Глава вторая
Зверь на погибель
Он ушел, когда умерла его любовница. Ей было пятьдесят, она была знатной дамой при дворе византийского императора. Она прожила хорошую жизнь и показала ему, какое это наслаждение — в солнечный день сидеть под тенью оливкового дерева и, наблюдая, как возятся на траве дети, отвечать на тысячи вопросов любопытной внучки.
Темноволосая малышка Теодора больше других хотела знать, почему ее дедушка выглядит моложе мамы. Каждую неделю она навещала его на маленькой ферме в горах, где месяцами никто, кроме нее, там больше не появлялся. В последние дни он сказал ей:
— Думаю, я бессмертен. Или, вернее, я не старею.
— А ты умер бы, если бы тебя переехала повозка?
