Додж переворачивал в руке монетку, заставляя ее исчезать, а затем снова появляться между пальцами. Когда он был в четвертом классе, один из ухажеров его мамы (он не помнил точно, кто именно) купил ему книгу о фокусах. Тогда они жили в Оклахоме, в этой дыре в центре страны, где солнце выжигало землю до грунта, а трава, выгорая, становилась серой. Там он провел все лето, тренируясь доставать монеты из чьего-нибудь уха и незаметно прятать карты в кармане.
Поначалу он затеял это, чтобы убить время, но потом это стало чем-то вроде зависимости. Людям казалось, что они следят за каждым движением, их разум выдавал желаемое за действительное, но глазам нельзя было верить. В этом было что-то изысканное.
Додж знал, что Паника – это один большой магический трюк. Судьи – те же фокусники, а все остальные – тупые зеваки.
Далее шел Майк Дикинсон с двумя своими друзьями. Все они были уже изрядно пьяны. Волосы Дика начали редеть, и, когда он нагнулся, чтобы поставить мини-холодильник, было видно его залысины. Его друзья несли полусгнивший стул спасателя, на котором во время игры будет сидеть комментатор Диггин.
Додж услышал пронзительное зудение. Он бессознательно прихлопнул комара, который только начал пить кровь, размазывая по икре то, что от него осталось. Он ненавидел комаров. И пауков. Хотя другие насекомые ему нравились и казались интересными. В чем-то они напоминали ему людей – глупые, а иногда и порочные, ослепленные своими потребностями.
Небо становилось темнее, все цвета стали бледнеть, скрываясь за хребтом над кронами деревьев, как будто кто-то выключил свет.
Следующей шла Хезер Нилл, за ней Нэт Велец и, наконец, Бишоп Маркс, счастливо семенивший за ними, как овчарка-переросток. Даже издалека было видно, что обе девушки были как на иголках. Хезер что-то сделала со своей прической. Он не знал, что именно изменилось, но она не только не собрала волосы в привычный хвост, но и будто бы выпрямила их. Додж не был точно уверен, но ему показалось, что она даже накрасилась.
Он сомневался, стоит ли подходить и здороваться. Хезер классная. Ему нравилось, что она такая высокая и сильная. Ему нравились ее широкие плечи и походка с прямой осанкой. Хотя он был уверен, что ей хотелось бы быть на несколько дюймов ниже – это можно было понять по тому, что она всегда носила только туфли без каблука и кроссовки со стертой подошвой.
Но если он подойдет к ним, придется говорить и с Натали, а у него от одного ее вида сводило живот, как от пинка. Нельзя сказать, что Нэт относилась к нему враждебно, как другие ребята в школе, но она и не была с ним особо любезна, и это беспокоило его больше всего. Замечая, что Додж разговаривает с Хезер, Нэт обычно странно улыбалась, а когда ее взгляд скользил мимо него или даже сквозь него, он понимал, что она никогда в жизни не посмотрит в его сторону. На прошлогодней встрече выпускников она даже назвала его Дэйвом.
Он пришел туда в надежде ее увидеть. А потом, заметив ее в толпе, он пошел к ней, в эйфории от шума, жары и стопки виски, которую он выпил на парковке. Он собирался поговорить с ней, впервые поговорить по-настоящему. Но в тот момент, когда он протянул руку, чтобы дотронуться до ее локтя, Нэт шагнула назад, наступив ему на ногу.
«Ой! Извини, Дэйв», – сказал она, хихикая. От нее пахло ванилью и водкой. У Доджа внутри все перевернулось, а сердце ушло в пятки.
Из ста пятидесяти учеников в их выпускном классе было всего сто семь человек, которые учились в школе Карп с девятого класса. А она даже не знала, как его зовут.
Поэтому он стоял на прежнем месте, пиная землю носками ботинок и ожидая свистка, возвещающего начало игры.
Он обязательно выиграет Панику.
Он сделает это для Дэйны.
Это будет его месть.
Хезер
«Раз, два, три, проверка», – Диггин проверял мегафон.
Старый карьер в стороне от Уиппурвиль Роуд, пустовавший с конца 1800-х, в пятидесятых наполнили водой, сделав его местом для купания. С южной стороны располагался пляж – этот небольшой отрезок песка и камней якобы закрывался на ночь, но мало кто бывал там днем. Он представлял собой свалку из сигаретных окурков, смятых пивных банок, пустых пакетиков от травки и иногда, что было просто отвратительно, там валялись презервативы, безвольно разбросанные по земле и напоминающие трубчатые медузы. Сегодня в карьере было не протолкнуться – все пришли с одеялами и пляжными стульями, в воздухе пахнет средством от комаров и выпивкой.
Хезер закрыла глаза и вдохнула воздух. Пахло Паникой. Пахло летом. У кромки воды неожиданно заиграли цвета и музыка, раздался смех. Фейерверки. В быстрых вспышках красного и зеленого света Хезер увидела, как Кейтлин Фрост и Шэйна Лэмберт смеются, согнувшись пополам, пока Патрик Калберт пытается поджечь еще несколько ракет.
Хезер ушла с церемонии выпускного, поскольку ее мама Криста не собиралась приходить, и не было смысла притворяться, что эти четыре года учебы доставили ей удовольствие. Странно. Это было только вчера. Но ей почему-то казалось, что со времен школы прошли долгие годы. Будто эти четыре года были долгим однообразным сном. Возможно, думала она, это потому, что люди никогда не меняются. Все дни просто смешались в один, который останется в прошлом.
В Карпе не случалось ничего интересного. Ничего удивительного.
Голос Диггина эхом разносился по толпе: «Дамы и господа, у меня есть объявление – школа закрыта на лето».
Все зааплодировали. Петарды взрывались: хлоп-хлоп-хлоп. Все выпускники находились посреди леса, на расстоянии пяти миль от ближайшего дома, поэтому можно было шуметь и кричать сколько угодно.
Никто бы не услышал их, как бы громко они ни кричали.
У Хезер свело живот. Ну вот, начинается. Она знала, что Нэт переживает. Она знала, что нужно сказать ей что-то ободряющее – они с Бишопом пришли, чтобы морально поддержать Натали. Бишоп даже сделал плакат: «Вперед, Нэт». Рядом с этой надписью он нарисовал большую фигуру человечка, стоящего на куче денег. Человечек олицетворял собой Натали – на нем была розовая толстовка.
«А почему ты нарисовал ее без штанов?» – спросила Хезер. «Может, она потеряла их во время Прыжка», – ответил Бишоп. Улыбаясь, он повернулся к Нэт. Когда он так улыбался, его коричневые глаза становились медового цвета. «Я никогда не умел рисовать».
Хезер не любила говорить о Мэтте в присутствии Бишопа. Всякий раз, когда она поднимала эту тему, он закатывал глаза так, будто она только что переключила на радиоволну с плохой поп-музыкой. Она терпеть не могла, когда он так делал. Но в итоге она не выдержала.
– Его по-прежнему нет. – она говорила тихо, чтобы ее слышала только Нэт. – Извини, Нэт, я знаю, что сейчас не время говорить об этом – мы пришли сюда, чтобы поддержать тебя…
– Все нормально. – Нэт подошла к Хезер и сжала ее руки в своих. Она выглядела так странно, будто ее заставили залпом выпить лаймад[1]. – Послушай, Мэтт тебя не заслуживает. Ясно? Ты достойна лучшего.
