В своем грязном «кабинете» парень надевает презерватив и знакомит тебя с красным виниловым диваном. Теперь ты замечаешь и его пивной живот, и небритое лицо. Фу. Чтобы касаться его как можно меньше, ты не стала снимать толстовку и носки, но ему все равно удается заляпать тебя своими промасленными ручищами.
Потом в туалете ты «принимаешь ванну», как это делают дальнобойщики (маленькая фаянсовая раковина, закинутые на нее ноги и много мыльной пены). После того, что произошло, механик ведет себя очень мило. Он дает тебе немного наличных на дорогу, наливает горячего кофе и говорит, что ты можешь заезжать к нему в любое время. Ты покидаешь город на отремонтированной машине, которая, похоже, работает отлично. Он ее даже помыл, причем бесплатно.
Ты несешься по пустыне, пьешь пиво и во все горло распеваешь песни, чтобы не думать о той гадости, которую только что совершила. (Ты была вынуждена это сделать, что еще оставалось?) Ты горланишь какую-то мелодию кантри под звуки радио, пока не понимаешь, что это не кантри, а религиозная музыка, и ты торопливо выключаешь приемник. Потом наступает тишина и заканчивается пиво.
Когда ты пересекаешь калифорнийскую границу, приходит время принимать решение. В Беркли у тебя есть подруга, которая работает в университете. Она недавно прислала письмо, в котором сообщила, что скорее всего поможет тебе найти работу. Но в Лос-Анджелесе у тебя тоже есть подруга, которая знает талантливых агентов и киносценаристов, и с ней ты сможешь ходить на открытые прослушивания. Тебе нужно свернуть на север к Беркли или на юг к Лос-Анджелесу. Солнце садится, и ты больше не можешь выносить эту тишину.
8
Продолжение главы 4
Ты решаешь выставить на конкурс рискованную работу. Это серия бронзовых вагин, отлитых с гениталий твоих подруг и соединенных вместе в виде арки Святого Людовика. (Во время изготовления слепков модели сидели с раздвинутыми ногами на складных металлических стульях; им на лобок намазывали гипс — холодный! — и ждали минут двадцать, пока он не затвердеет.)
Композиция не имеет особого успеха, в основном потому, что все внимание привлекает работа Тадеуша — большая гипсовая скрипка, в которую встроен телевизионный экран, показывающий, как вы двое занимаетесь сексом. Возле зернистого зеленоватого экрана, расталкивая друг друга, собираются люди.
Многих моментов, запечатленных на пленке, ты не помнишь и удивляешься, как камера могла оказаться там, где она оказалась, для того чтобы снимать настолько откровенные ракурсы. Ты надеешься, что после показа перешептывания и переглядывания сойдут на нет, но этого не происходит. Запись быстро распространяется по колледжу, и скоро тебе начинает казаться, что копия есть у каждого студента. Появляются слухи о существовании интернет-сайта, где выложены самые яркие моменты. Что ж, вот какова твоя новая роль, по крайней мере пока ты здесь учишься. Ты — художественное пугало. Самое неприятное начинается тогда, когда твои родители получают по почте копию пленки от заботливого однокурсника, который счел, что им «следует об этом знать». Все говорят о тебе, и ты чувствуешь себя униженной. Родители настаивают на том, чтобы ты бросила колледж и поступила в другое место, пока не стало еще хуже.
Если ты решаешь бросить учебу, перейди к главе 16.
Если ты решаешь не бросать учебу, перейди к главе 17.
9
Продолжение главы 4
Ты решаешь выставить консервативную работу — серию цветных программных картин, которые рисовала в течение всего учебного года. Небольшие полотна с клиньями одного цвета, пересекаемыми клиньями другого цвета. Когда люди подходят к ним, они кивают и идут дальше. Твои работы аккуратны и классически правильны. Во время выставки к тебе подходит известный куратор. После дискуссии о традициях коммерческого искусства и отсутствии талантливых современников он спрашивает, не хотела бы ты принять участие в одном из показов, которые он рецензирует.
Окружающие стараются вести себя естественно, а сами останавливаются, пытаясь подслушать ваш разговор. Это отвлекает их внимание от уродливой работы Тадеуша — большой гипсовой скрипки со встроенным телевизионным экраном, который показывает, как вы двое занимаетесь сексом. Твои друзья говорят ему, что он идиот. Они смеются над ним, когда он выключает свою композицию и уходит раньше всех.
«Немногим людям столь рано выпадает такая возможность карьерного роста, — говорит куратор. — Я бы вас не пригласил, если бы не считал, что у вас действительно есть талант». Вот оно это слово. Талант. Твои учителя никогда тебе этого не говорили, а однокурсники и подавно. В школе искусств талант не является необходимым качеством. Им нравится, чтобы ты думала, будто талант можно заработать, получить, что ему можно научиться, но, конечно, все знают, что муза благоволит только избранным. Она настоящая стерва, ибо награждает талантом убогих и жалких, умственно неполноценных. Сколько известных художников были безумны, неуравновешенны или имели страсть к маленьким девочкам? «Мне всегда хотелось иметь толстую любовницу, но я ее так и не нашел. Как будто в насмешку, все они оказывались беременными». Гоген был чудовищем.
Есть и другие. Те, кто спокойно сидят в своих креслах, ни у кого ничего не просят, не сходят с ума от абсента, не приглашают в дом двенадцатилетних проституток, не отрезают себе ушей. День за днем, ночь за ночью, не думая о собственном удобстве или чьей-то похвале, они просто сидят и работают среди ядовитых испарений масляных красок. Они умирают в безвестности, и их картины напоминают опавшие листья, уносимые ветром. Вот в чем проблема со словом «талант». Оно определяет вселенское несовершенство, галактическую несправедливость, которая ужасает настолько, что заставляет человека торговаться с Богом. Любой художник скажет (и тем самым присоединится к толпе насмешников вокруг тебя): «Ты не можешь быть хороша только потому, что хочешь такой быть».
Неужели божественное начало может быть настолько несправедливо? И кто управляет этой несправедливостью? Но вот он стоит, владелец галереи, весьма привлекательный мужчина с небритым подбородком и темными блуждающими глазами, и это слово — «талант» — для тебя как поцелуй. Он у тебя есть. Это красное-красное яблоко, которое ты желаешь вкусить. Как сказал однажды Шекспир в «Гамлете»: «Мы знаем, кто мы есть, но не то, кем мы можем стать»[2].
Если ты согласна участвовать в показе, перейди к главе 18.
Если ты отказываешься участвовать в показе, перейди к главе 19.
10
Продолжение главы 5
Ты остаешься в колледже. Наплевать на остальных. Ты знаешь, чего хочешь от жизни, а твой парень может отправляться ко всем чертям. Если уж ты должна в одиночку пройти через это унижение, нельзя становиться чьей-то марионеткой. Ты коротко стрижешься, носишь мешковатую одежду и рычишь на любого, кто тебе улыбнется. Ты не собираешься соблюдать правила, не собираешься молча следовать общественным нормам и уж тем более не собираешься быть «миленькой девочкой».
