Если Симба согласна, пусть ответит поскорее.
Симба пожалела, что не нажала на Delete.
У неё действительно был пятнадцатилетний племянник, и ей совершенно не хотелось, чтобы он торчал тут две недели.
Со своими подростковыми прибабахами.
Она вновь скорчила монитору рожицу, а потом подумала, что если в квартире водворится племянник, ей больше не ходить по дому в одной футболке, племяннику на это смотреть ещё вреднее, чем на то, как Симба метает дротики в мужское лицо на мишени.
Она настучала одним пальцем ответ сестре и щёлкнула на Send.
Письмо ушло.
Естественно, Симба не возражает, две недели она потерпит. Пусть только ведёт себя хорошо, а то у неё много работы.
Например, метать дротики в мишень.
Хотя об этом Симба не написала. Она взяла из коробки дротик, подбросила его в руке, поймала, не глядя метнула через плечо.
И услышала тихий захлёбывающийся вой.
Симба обернулась и радостно захлопала в ладоши.
Первым же дротиком она попала харе в рот.
Начиная со вторника она пыталась сделать это, вот только всё никак не удавалось, а сегодня, в пятницу вечером, удалось с первого же броска.
Дротик покачивался в самом центре мерзко высунутого языка, и кровь печально капала на пол.
— Бедненький, — сказала Симба, глядя на харю, а потом добавила: — Боже, какой ты всё–таки козёл!
В компьютере опять что–то блямкнуло, и когда Симба наклонилась к монитору, ей показалось, что серебристое переливающееся существо со странными волосатыми ушками смотрит ей прямо в затылок сквозь широко открытое окно.
Симба на самом деле— Моя сестра — сумасшедшая! — заявила мать вечером.
— Ты ей всё равно позвони и попроси! — ответил отец.
— Не хочу, — заупрямилась мать. — Я ведь уже сказала тебе, что она сумасшедшая, а это значит…
— Это ничего не значит, — начал распаляться отец. — Если ты хочешь поехать в отпуск, то позвонишь своей сумасшедшей сестре, потому что иначе ты не поедешь в отпуск, ведь не можешь же ты оставить его одного…
— Я лучше оставлю его одного, чем попрошу свою сестрицу о том, чтобы эти две недели он жил у нее, — в свою очередь, повысила голос мать. — Я не хочу, чтобы мой сын жил две недели в компании безумного создания, которое ещё полгода назад резало себе вены, а сейчас, насколько мне известно, покрасило волосы в красный цвет!
Я обалдел.
Симба покрасила волосы в красный цвет — это круто.
Я бы отдал всё на свете, чтобы так поступила моя матушка.
Или папенька.
Хотя папенька лыс, а с крашеной лысиной ему не пройти по улице и двух метров. Или укокошат, или заберут в милицию.
Я не видел Симбу вблизи уже несколько лет — с того момента, как она начала жить отдельно.
Сняла квартиру и свалила от нас.
Сказав матушке на прощание всё, что о ней думает.
Матушка же заявила, что отдала ей столько лет жизни, что Симба могла бы быть более благодарной.
Именно тогда, между прочим, Симба сменила имя и стала Симбой.
По паспорту.
Всё это она провернула сама и когда пришла, гордая, домой и показала паспорт матушке, той стало плохо.
Через неделю Симба ушла.
Мне тогда было лет восемь или чуть больше, но я хорошо помню, какая Симба красивая.
Может быть, надо сказать — была.
Была красивая, хотя если была, то и есть.
И ещё я знаю, что Симба вполне обеспечивает себя сама.
Она делает сайты для всяких там фирм и контор, сидит в своей полуторакомнатной квартире и сутками не вылазит из–за компьютера.
Но матушка считает, что она не из–за этого сдвинулась, а из–за того, что у неё были все предпосылки.
Матушка так и говорит: предпосылки.
Мне трудно сказать, что она под этим подразумевает, может быть то, что Симба росла без родителей, со старшей сестрой.
То бишь с моей матушкой.
Я сижу на подоконнике и смотрю в окно, на гору.
Когда матушка родила меня, Симба должна была возиться со мной маленьким.
Помогать матушке.
Полный бред.
Она убирала за мной какашки и недовольно морщилась, когда я орал.
И никто тогда не знал, что придёт время, и она покрасит волосы в красный цвет.
Мне страшно хочется посмотреть, как это выглядит.
Хотя я был бы не прочь остаться один, но одного они меня всё равно не оставят.
Они всё ещё ругаются насчёт того, что же им делать, ведь Симба — сумасшедшая, матушка в этом убеждена и сейчас убеждает в этом папеньку.
Окончательно мать уверовала в сумасшествие своей сестры, когда Симба влюбилась в того хряка, с которым я один раз видел её на улице, в центре, прошлой осенью.
Если мне не изменяет память, в конце сентября.
Погода была прекрасная, дождями ещё и не пахло.
Есть такое дурацкое выражение: «бабье лето».
Гора стояла покрытая золотом с проблесками чего–то яркого, почти алого.
Гора у нас видна отовсюду, так уж расположен город — у самого её подножия.
Она нависает над ним, иногда кажется, что она руководит всеми нами.
Когда над её верхушкой висят чёрные, клочковато–угрюмые тучи, мы все ходим пришибленные, ведь это значит, что гора впала в мрачное настроение и скоро пошлёт дождь.
Ливень, грозу, а если это поздняя осень или зима, то — снег.
Но когда над горой солнце, всё совершенно иначе и мы довольны.
Самое смешное, что я никогда не поднимался на гору, как, впрочем, и остальные горожане.
Если мы ездим отдыхать, то в противоположную сторону.
На горе реликтовый лес, и отдыхать в нём отчего–то запрещено.
Но смотреть на него разрешается, и в тот сентябрьский день были видны даже отдельные кроны деревьев — настолько чист был воздух.
Я вышел из «Макдональдса», где сжевал гамбургер.
Гамбургер как гамбургер, хотя кетчупа можно было положить побольше.
И ещё я пил колу, а потому стоял довольный и оглядывал улицу.
А по улице шла Симба, рядом с ней тащился какой–то дядька.
Хотя на самом деле он не тащился, а шёл довольно уверенно, но мне показалось, что тащился.
А Симба подпрыгивала и скакала вокруг него козочкой.
И выглядела очень даже счастливой.
