Возле двери в кабинет мистера Холмса я заметила маленький столик с мраморной столешницей, на котором лежали две аккуратные стопки брошюр. «Конный лагерь для девочек Йонахлосси, – прочитала я на обложке брошюры, лежащей сверху в одной из стопок. – Отдых и верховая езда для юных леди с 1876 года». Под этими напечатанными курсивом словами была фотография улыбающихся девочек в белых блузках и белых юбках. Каждая держала за повод лошадь. Все лошади насторожили уши. Их внимание явно привлекло что-то позади камеры.
Сначала я подумала, что брошюры во второй стопке были устаревшими версиями первой. На обложке верхней брошюры была помещена фотография, судя по всему, всех воспитанниц лагеря, выстроившихся рядами и восторженно уставившихся в объектив. «Конная школа для девочек Йонахлосси, – гласила подпись, сделанная тем же замысловатым шрифтом. – Образование для юных леди с 1902 года».
Голоса за дверью кабинета мистера Холмса стали звучать громче, и я поспешно отошла к окну и поднесла руку к стеклу. Мой большой палец закрыл от меня половину горного хребта. Вид был просто потрясающим. Я никогда ничего подобного не видела. Флорида была плоской и жаркой, а из этого окна я смотрела на шиферно-серые горные пики, поросшие деревьями. Их вершины были скрыты тучами, такими низкими, что они никак не могли быть обычными облаками. Облака, к которым привыкла я, парили высоко в небе.
Несмотря на всю тягостность ситуации, я была способна оценить открывшуюся моему взору красоту.
Меня поселили в доме Августы. Здесь все дома были названы в честь родственниц основателей лагеря: дом Мэри, дом Спайви, дом Минервы. Мистер Холмс повел нас с отцом через Площадь. Я плелась, чуть приотстав от мужчин, уклоняясь от необходимости поддерживать разговор. Высокий и сухопарый мистер Холмс возвышался над отцом, который не отличался внушительными размерами. За последние месяцы Сэм очень вытянулся и даже перерос отца. «Возможно, он сейчас обедает, – подумала я. – А может, с обедом уже покончено. Может, на нем до сих пор его привычная одежда: шорты и льняная рубашка на пуговицах». В таком костюме переносить зной было легче. Летом мы никогда не носили одежду с длинными рукавами, но в Атланте, несмотря на жару, все мужчины были в строгих костюмах. Когда мистер Холмс вместе с отцом вышел из кабинета, на нем уже был пиджак.
Отец шел быстро, чтобы не отставать от мистера Холмса. Ему явно хотелось держать руки в карманах, но он то и дело инстинктивно вынимал их – для равновесия.
«Узнала бы я затылок отца в толпе?» – спрашивала я себя. Я наверняка узнала бы затылок Сэма, его густые жесткие волосы, которые мама по привычке пыталась пригладить каждый раз, проходя мимо него.
Мистер Холмс открыл дверь в дом Августы и вошел первым. Но прежде чем войти, он обернулся и ободряюще мне улыбнулся. Я услышала, как он сообщает девочкам, что к ним пришли гости. Когда пару секунд спустя в домик вошли мы с отцом, пять девочек неподвижно стояли возле двухъярусных кроватей, заложив руки за спину. В помещении было довольно темно, а единственным источником света был газовый рожок на стене. Мне показалось странным, что мистер Холмс, будучи взрослым мужчиной, вошел в домик, где жили девушки, не постучав. Но они явно знали, что он придет. «Что еще они знали?» – спрашивала я себя.
– Это Теодора Атвелл. Она приехала к нам из Флориды.
Девочки дружно кивнули, и меня охватила паника. Они все делают одновременно? Разве я смогу под них подстроиться?
– А это, – произнес мистер Холмс, кивками указывая на девушек слева направо, – Элизабет Гиллиам, Гейтс Уикс, Мэри Эбботт Мак-Клиллан, Виктория Харпен и Эва Луиза Крейтон.
– Очень приятно, – пробормотала я, и девушки слегка наклонили головы.
Элизабет, которую представили мне первой, первой же зашевелилась и нарушила этот странный порядок, за что я была ей безмерно благодарна. Теперь я видела, что это просто девочки. Такие же, как я. Она заправила за ухо прядь пепельно-русых волос и улыбнулась. Улыбка вышла немного кривоватой, но Элизабет показалась мне вполне доброжелательной. Мне понравились ее синие глаза. Они были у нее широко посажены. Как у лошади. Я решила, что буду называть ее Сисси[1].
Стоя посреди этого тускло освещенного домика, в котором так сильно пахло деревом, я спрашивала себя, что привело сюда каждую из этих девушек. Или кто их сюда привез? В распоряжении каждой из нас была верхняя или нижняя половина двухъярусной кровати, крошечный шкафчик, умывальник, письменный стол и туалетный столик. Наши воспитательницы жили в отдельном домике, так что здесь девочки были предоставлены самим себе. Я взяла отца за руку, надеясь, что девочки не сочтут этот жест чересчур детским. Он неожиданно крепко сжал мои пальцы, и я поняла, что это правда – он и в самом деле намеревается оставить меня здесь. Я высвободила руку и шагнула вперед.
– Мне здесь нравится.
Отец поцеловал меня в щеку и неуклюже прижал к себе прямо на виду у всех этих девчонок. Моя грусть сменилась острым ощущением неловкости. Мистер Холмс деликатно отвернулся. А потом мужчины ушли, а я осталась стоять посреди комнаты, окруженная девочками. Мне было ужасно страшно. Я знала, что такое страх. Он пронизывал мой мозг всякий раз, когда я впервые исполняла новые, все более высокие прыжки. Но тот страх был всегда сопряжен с ощущением радости.
Сейчас я смотрела на непроницаемые лица этих девушек, а они смотрели на меня, и мне было так страшно, как никогда в жизни. Я никуда не могла уйти и полагаться теперь могла только на себя. Я хотела скрестить руки на груди, но потом инстинкт подсказал мне не делать этого. Я не хотела, чтобы хоть одна из них догадалась, что я боюсь.
– Теодора? – переспросила хорошенькая девушка с пышными формами, и я вспомнила, как ее зовут: Эва.
– Теа, – обронила я. Но в моей семье было не принято так говорить. Я откашлялась. – Теа – это уменьшительное имя.
– Это радует. – Эва улыбнулась. – Твое полное имя трудно выговаривать.
Я колебалась, пытаясь понять, не насмехается ли она надо мной. Но тут она похлопала по одной из нижних кроватей:
– Это – для тебя. Ты мой низ.
Сисси засмеялась. Я вздрогнула.
– Ты когда-нибудь спала на двухъярусной кровати? – спросила она. – Я тоже сплю внизу. Наверху лучше, но ты приехала так поздно…
Я указала на свой чемодан, который уже стоял в ногах моей нижней кровати. Тыканье пальцем считается дурным тоном. Я была уверена, что теперь меня сочтут невоспитанной, но предпочитала это необходимости объяснять свое позднее появление.
– Мой чемодан уже здесь, – сказала я.
– Его принес один из рабочих, – вступила в разговор Мэри Эбботт.
У нее был высокий и ломающийся голосок.
– Не тот, который красивый, – добавила Эва, и Сисси снова засмеялась.
