Какова вероятность, что положительный тест на беременность может оказаться ошибкой? В течение следующих двух часов все мои мысли так или иначе сводились к этому вопросу. Наконец я решил постучать в дверь спальни, но ответа так и не последовало.
Спустя еще пару часов до меня донеслось: «Уходи, Огаста! Я с тобой не разговариваю». Время уже близилось к полуночи, и я начал беспокоиться, не совершил ли непоправимое, положив конец нашему счастливому браку. В результате я сделал то, что сделал бы на моем месте любой здравомыслящий двадцатисемилетний мужчина, чья жена заперлась от него в спальне, чьим худшим опасениям суждено было вот-вот осуществиться и чей мир распадался буквально на глазах.
Я отправился к отцу, чтобы высказать ему все, что накипело.
Глава 2
Если в человеке есть вороватость, гольф выведет это наружу.
Пол Гэллико[6]
Месяц апрель знаменует в штате Вермонт начало времени, которое местные жители называют Слякотным сезоном. Это небольшой двухмесячный отрезок между невыносимо холодной зимой и удушливым летом, когда обильные ливни и тающие снега превращают землю в настоящее болото. Еще это так называемая «сахарная пора» – время сбора кленового сока, из которого затем варят самый вкусный в мире сироп. Стоит ли говорить, что грязные дороги в Вермонте – зрелище столь же обычное для апрельской ночи, как и привязанные к деревьям ведра.
А вот чего не ожидаешь там встретить, так это огромного лося, стоящего по колено в грязи и самозабвенно пьющего кленовый сок из большого ведра. Не предстань эта картина прямо перед моими глазами, ни за что бы не поверил, что животное вообще может прельстить столь сладкое пойло.
Для животного появление моей машины стало таким же сюрпризом, как и для меня его морда, погруженная в бадью с соком. Свет фар, метнувшийся поперек дороги, заставил его дико вскинуть голову, опрокинув незадачливое ведро. Массивная звериная туша рванулась из канавы прямо мне под колеса. Как ветеринара меня замутило при мысли о том, что я могу сбить этого безобидного гиганта. А моя прижимистая натура содрогнулась, когда я представил, чем может закончиться это столкновение для машины (на которой, кстати, еще виднелись зазубрины, полученные во время медового месяца). Резко свернув направо, я вылетел в ту самую канаву, из которой перед этим выпрыгнул лось, и остановился в каком-нибудь метре от крупного клена.
«Ах ты, чертов зверь!» – проорал я, но вряд ли он меня понял. Громко фыркнув в ответ, лось неспешно зашагал в лес, протянувшийся по другую сторону дороги. «В следующий раз я не промахнусь!» – пообещал я ему вдогонку и попытался выехать из канавы. Бесполезно. Колеса прокручивались на месте, разбрызгивая вокруг весеннюю жижу. Не стоило и думать, что я смогу выбраться отсюда без помощи лебедки или буксира.
Бросив машину на произвол судьбы, я пешком направился к дому отца, до которого оставалось еще около мили. Жил папа в простом деревенском доме, расположенном возле его излюбленного поля для гольфа. Сам я старался приезжать сюда как можно реже. Пару раз я заглядывал к отцу на годовщину смерти матери, и то по настоянию Эрин. В целом же, я предпочитал держаться от этого места подальше. Вид дома, в котором я вырос, пробуждал в душе целый поток неконтролируемых эмоций.
Даже на расстоянии я различил парочку вещей, памятных мне еще с детства. В лунном свете поблескивали старые санки, сиротливо прижавшиеся к стенке гаража. Все эти годы они ждали, что их кто-нибудь использует. Мне было семь, когда бабушка с дедушкой подарили их мне на Рождество, но я так ни разу на них и не покатался. «Поразвлечься сможешь только после того, – с неумолимой суровостью заявлял отец, – как мы исправим тебе крученый удар». Но удар исправляться не желал, и красивые красные санки год за годом ржавели у стенки гаража. Как-то вечером, когда мне уже исполнилось девять, я выскользнул из дома в февральскую метель, чтобы покататься с горки, расположенной чуть дальше в лесу. Но не успел я подняться на холм, а отец был уже тут как тут. Он за ухо оттащил меня домой, оглашая лес криками о непослушании, после чего отыскал деревянную клюшку и закрепил ею свои наставления. «Твоя-мама-хотела-чтобы-ты-играл-в-гольф!» – орал он, после каждого слова охаживая меня клюшкой по заду. Бил он не больно, но гордость моя была задета гораздо сильнее, чем попа: в свои девять я считал себя слишком взрослым для порки. «Никаких-санок-пока-ты-не-сможешь-правильно-ударить-по-мячу!»
От санок взгляд мой скользнул к высокому деревянному сараю, пристроившемуся шагах в двадцати от подъездной дорожки. Я лично нарубил столько дров, что сарай этот можно было забить под завязку несколько раз. С тех пор как мне исполнилось десять, отец регулярно отправлял меня в лес, лишь только случалось мне сказать что-нибудь непочтительное о гольфе. А если я еще и недовольно морщился при этом, то наказание удваивалось. Не знаю даже, сколько часов я провел в лесу с топором в руках. «Уж лучше топор, чем клюшка для гольфа», – повторял я, пока мозоли на ладошках не начинали кровоточить. Я осторожно отирал кровь о джинсы и снова брался за топор. «Ненавижу этого человека, – часто шептал я между ударами. – Ненавижу его и гольф тоже ненавижу».
Я немного задержался у мощеной дорожки, ведущей к главному входу. Мне вспомнилась перепалка, которая состоялась у нас с Лондоном на этом месте в один давний вечер, когда я собрал вещи и уехал из дома. В тот день у нас в школе прошел выпускной, и Лондон пребывал в особо дурном настроении. Не знаю даже, что разозлило его больше – мой стремительный отъезд из дома или то обстоятельство, что я не пригласил его на столь важное событие. В общем, он просто рвал и метал.
– Неблагодарный щенок, вот ты кто! – проорал он с веранды. – И это после всего, что я для тебя сделал! После всего, чем я для тебя пожертвовал…
– Пожертвовал? – рассмеялся я в ответ. – И чем же ты для меня поступился? Уж конечно, не своим временем. Да раунд в гольф всегда был важнее для тебя, чем собственный сын. Поверь, ты сделал куда меньше, чем тебе кажется.
Лондон побагровел от гнева.
– Я отказался от всех своих планов в отношении тебя, – прошипел он, – и все впустую!
Хлопнув дверью, он скрылся в доме, а я без долгих прощаний сел в машину и отправился в путь. В какой-то момент я глянул в зеркало и увидел, что Лондон, раздернув шторы, смотрит мне вслед.
Впрочем, у меня не было времени размышлять о прошлом. Я решительно поднялся по каменным ступеням и заколотил в дверь. Спустя несколько мгновений загорелся свет, и на пороге появился мой отец, Лондон Уитт. В одной руке он держал деревянную клюшку, а в другой бутылку шотландского виски. Пьяницей Лондон не был, но, сколько я его помню, он всегда держал при себе бутылку спиртного – на случай, если придется заливать свои скорби. В детстве мне не раз приходилось видеть, как отец, сжимая в руках стакан, беседовал о чем-то у нас в гостиной с фотографией матери.
При виде меня лицо его удивленно вытянулось.
