— Неужели их армия и флот так внушительны, что британской короне с ними не совладать?!
Полковник потряс в воздухе ладонью, будто стряхивая с нее невидимые капли.
— Их флот — полная чепуха! Утлые лодчонки под командой неумелых мореходов! Мы легко сможем разбить их в любом месте! Однако следует помнить — мы высаживаемся в страну, населенную таким сбродом и так густо, что запросто увязнем там, едва сойдем на берег. Пусть их армия непригодна для войны, но ведь придется иметь дело чуть ли не со всем населением, весьма враждебным к чужакам. А это, если я не ошибаюсь, четыреста миллионов человек.
— Намного больше, чем индусов, — подтвердил лорд Филдинг. — Миллионов на пятьдесят, по самым приблизительным подсчетам. Вы знаете, с какими трудностями столкнулась Британская торговая компания в этих землях. Наши предложения туземцев не заинтересовали, а вот их продукция, наоборот, оказалась весьма востребованной в Европе. Но отступить мы не имели права. Джентльмены, ни для кого из вас не секрет, что для такого огромного рынка нами был найден превосходный товар, с помощью которого мы с легкостью потеснили итальянцев и русских с их стеклом и мехами. Наконец-то положительный торговый баланс с Китаем достигнут и твердо удерживается. Ост-Индская компания утратила монополию на продажу, и дела резко пошли вверх. Лишь за прошедший год было продано две тысячи тонн. Кроме того, теперь мы имеем возможность влиять на живую силу противника. А уж то, что китайцы нам отнюдь не друзья и никогда ими не станут, думаю, полковник подтвердит?
Сэмюэль Траутман лишь молча кивнул, как бы в ответ на очевидное.
— А что же сами туземцы? — Мистер Кинзи, казалось, обеспокоился положением дел. — Ведь такой оборот радовать их не может… Насколько серьезны чинимые ими препятствия?
— Весьма серьезны, смею вас заверить, — вздохнул Филдинг. — Прошлой весной мы потеряли свыше двадцати тысяч ящиков и сверх того около двух тысяч тюков. После блокирования китайскими войсками наших фракторий в Гуанчжоу и мы, и американцы были вынуждены сдать товар императорскому чрезвычайному уполномоченному. Восемь миллионов фунтов — и все это сброшено в воду!
— Этот чертов Линь Цзэсюй! — воскликнул полковник и его глаза вспыхнули гневом. — Вот уж кто попортил нам крови!
— Еще как! — резко клюнул носом воздух лорд Филдинг, словно из солидарности с военным на мгновение растеряв свое хладнокровие. — Уничтожил весь наш запас товара, а право на торговлю стал выдавать лишь тем, кто соглашался на подписку об отказе провозить контрабанду. Большинство предпринимателей решили продолжать коммерцию, не обращая внимания на указы чиновника. Весьма непростой человек, доложу вам, джентльмены, этот уполномоченный Линь! Мы не сразу оценили его непреклонность и решительность. Поначалу приняли его за очередного подхалима маньчжурской династии, проходимца, купившего должность, как большинство китайских чинуш. Жестокая ошибка! Он оказался ревностным слугой и пылким радетелем государства. К тому же, как мы разузнали, увлекается философией и является основателем одного из поэтических обществ… Ну скажите на милость, кто мог ожидать от человека, склонного к рифмованию и раздумьям об отвлеченных материях, таких решительных и жестких действий! К лету он оттеснил и блокировал наших представителей в Макао и не просто вставил палки в колеса своими запретами, а расколол всю налаженную систему торговли окончательно. У китайского императора от успехов его наместника взыграл боевой дух, и этот Сын Неба объявил о закрытости своей страны для коммерческой деятельности британцев. Нынешней зимой нашим кораблям пришлось покинуть Гуанчжоу. Только тогда в Лондоне наконец-то осознали всю серьезность положения дел и принялись готовить новую экспедицию. К концу марта или началу апреля корпус будет сформирован и выслан.
— Насколько я знаю, осознали они не до конца, — подал голос полковник. — Собираются силами четырех полков и двумя ротами артиллерии произвести впечатление на тамошнюю публику. Это у них получится, но ровно до тех пор, пока мы будем на воде. Капитан Линдсей еще несколько лет назад на своем корабле тайно обследовал ключевые порты: Фучжоу, Сямэнь, Нинбо и Шанхай. Взять их под контроль не составит особого труда. Но что дальше? Как можно рассчитывать обойтись тремя тысячами человек — не представляю… Император у них — крепкий орешек…
Траутман прижал кулак к губам, сдерживая кашель, — от волнения говорить дальше он не смог.
Мистер Кинзи в очередной раз посмотрел на часы и озабоченно обратился к собеседникам:
— Однако, время позднее, господа. Наш гость задерживается. Опасаюсь, не размыло ли дорогу, в такую-то непогоду…
— Ерунда! — фыркнул полковник. — Британский офицер обязан преодолевать любые препятствия, встань хоть сам дьявол на его пути. Впрочем, я слышал, этот ваш гость еще совсем молокосос, простите великодушно за грубость…
Едва вояка закончил раздраженную тираду — остальные отнеслись с пониманием к словам человека, чье здоровье подорвано тяжелыми условиями службы ее величеству — как раздался негромкий стук и в двери курительной комнаты шаркающей походкой вошел дряхлый дворецкий.
— А, старина Хоуп, вы весьма вовремя! — оживился Филдинг. — Распорядитесь насчет освещения, уже совсем стемнело, а мы с минуты на минуту ожидаем важного визитера.
Дворецкий склонил голову, словно раздумывая над услышанным, затем выпрямился по-военному и, важно шевеля седыми усами, доложил:
— Лампы принесут сейчас же, сэр.
И действительно, трое слуг возникли из-за спины старика и расставили керосиновые светильники. Комната озарилась теплой желтизной, проступили золотые узоры тяжелых портьер, матово заблестела отменная кожа кресел, стал виден густой ворс широкого ковра под ногами джентльменов. Облик мистера Кинзи принял сдобный и лоснящийся вид, под глазами лорда Филдинга обозначились темные полукружья, а на лице полковника Траутмана проявились еще сохранившиеся следы тропической экспедиции — не до конца сошедший загар сливался с болезненной желтизной кожи.
Дворецкий, убедившись, что освещения вполне достаточно, повернулся к дверям. Постоял минуту, будто размышляя над чем-то. Его внимательный взгляд из-под кустистых бровей уловил движение за неплотно прикрытыми створками, а крупное ухо, поросшее седым волосом, распознало негромкие голоса. Несмотря на возраст, Хоуп мог дать молодым сто очков вперед в наблюдательности и чутье. Старость изрядно подпортила его кости и суставы, но пощадила голову — та до сих пор ясно соображала, а зрению и слуху дворецкого могли позавидовать самые заядлые охотники графства.
Он повернулся, попытавшись сделать это по-военному браво, но слегка покачнулся. Удержав равновесие, принял торжественный вид и объявил:
— Сэр Генри Уинсли только что прибыл в замок и испрошает аудиенции!
Филдинг всплеснул руками:
— Боже мой, Уильям, молодой человек проделал такой путь и томится за дверями! Да еще и, как вы изволили выразиться, «испрошает»!
Одна из бровей лорда Филдинга иронично дрогнула. Однако дворецкий, не изменившись в лице, важно подтвердил:
