Часть первая
Шпион Гваделупы
Было это в те годы, когда Никита Сергеевич боролся с культом личности Иосифа Виссарионовича. Портреты самого тов. Сталина, таинственно исчезли, но заменить коварные усы на добродушную лысину ещё никто не решался. На стенах Красных уголков во главе Политбюро уже зияло прямоугольное пятно, окруженное славной плеядой преданных соратников, а на общих собраниях уже стали появляться измученные, но уже частично восстановленные лица.
Солнечной весной 54-го на борт землечерпалки поднялся худой долговязый человек, с вещевым мешком и справкой о досрочном освобождении. Лицо его не выражало ничего. Такую редкую способность оставаться незаметным он выработал за долгие годы в местах, не столько отдаленных, сколько неприятных. Нелепый случай превратил жизнерадостного молодого парня в угрюмого молчаливого старика.
Дело было еще до войны, в Мурманске, куда Петровича направили сменить старшего механика большого парохода. Выяснилось, что судно прибудет в порт только на следующий день. Приграничный Мурманск считался закрытым городом, и попасть в гостиницу без предварительного согласования с военной комендатурой было невозможно. На свою беду, Петрович решил заночевать у Гриши – сокурсника по ленинградской мореходке, сменившего бляху с якорем на петлицы офицера НКВД с наганом.
С приятелем встретились в небольшом припортовом ресторане – долго вспоминали молодость, выпивали, закусывали… Отдыхали до вечера, пока сокурсник не вспомнил, что в 21.00 ему заступать на дежурство. Мысль о том, что Петрович может переночевать на диване в служебном кабинете, понравилась обоим. С великолепным настроением в душе и двумя бутылками коньяка в кульке приятели вошли в здание городского НКВД. Пока Гриша принимал дежурство, Петрович выложил на стол коньяк и стал дожидаться приятеля. Через двадцать минут дверь открылась. Вместо Гриши в кабинет вошел угрюмый чекист в сопровождении двух бойцов охраны.
– Кто ты такой? – кратко, но жестко спросил «угрюмый».
Петрович, сбиваясь, поспешил рассказать историю своего появления в НКВД, добавив, что здесь он только на одну ночь, а завтра огромный пароход унесет его к неведомым берегам таинственной Гваделупы… Заграничное слово «Гваделупа» так понравилось чекисту, что он попросил письменно и подробно написать об этом чудесном острове.
Петрович искренне поверил, что интерес «угрюмого» носит сугубо познавательный характер, и писал все, что знал. Попавший в экстремальную ситуацию человек способен почерпнуть из глубин своего мозга многие, вычитанные еще в ранней молодости и, казалось, навсегда забытые географические, экономические и этнические особенности загадочной Гваделупы.
Пока Петрович писал, «угрюмый» молча пил коньяк. Рюмка за рюмкой, страница за страницей…Оказалось, что Гваделупу Петрович знал лучше, чем Брокгауз и Эфрон вместе взятые. «Угрюмый» тоже не отставал. Увлекательное повествование на пятнадцати листах закончилось одновременно с коньяком, и свою подпись Петрович поставил уже при пустой стеклотаре.
В те годы радио было самым незаменимым источником информации. Первые газеты появлялись в продаже к восьми часам утра, но радиоточки просыпались гораздо раньше. Уже в шесть часов законопослушный гражданин мог выяснить – кто на текущий момент враг народа, а кто – его друг. Конечно, ситуация могла измениться и в течение дня, но то же радио, теперь уже голосом другого диктора, уточняло подробности.
Засидевшись в ресторане, Гриша окончательно потерял бдительность и не знал, что подписавший приказ о его назначении в органы, всесильный нарком Ежов перестал быть не только всесильным, но и наркомом. За пару часов из верного партийца он превратился в подлого предателя, жалкого отщепенца и пособника фашизма, короче, стал настолько нехорошим человеком, что без котомки с бельем и сухарями на дежурство Грише можно было просто не выходить. Петрович попал в шпионы совершенно случайно – за компанию с Гришей, а так как его научно-популярный трактат пестрел непонятными морскими терминами и цифрами, то лучшей кандидатуры на роль шпиона Гваделупы трудно было вообразить. Об этом сразу доложили наверх. Так, не выходя из кабинета, угрюмый капитан получил звание майора, а жизнерадостный Петрович – 25 лет без права переписки, но даже это было несравнимо с участью Гриши, которому судьба уготовила целую вечность…
Такова грустная и, вместе с тем, смешная история старшего механика Петровича, бывшего шпиона Гваделупы.
Часть вторая
Котельный художник
Начало трудовой биографии Семена явилось естественным продолжением вереницы фатальных неудач, преследующих его всю жизнь. Окончив мореходную школу, он стал образованным человеком, теоретически владеющим всеми премудростями кочегарного ремесла. К сожалению, столь основательная научная подготовка не представляла никакой практической ценности. Конечно, Семен научился ходить вразвалочку, как настоящий морской волк, знал флотскую терминологию и даже мог без посторонней помощи отличить Крузенштерна от ризеншнауцера. Один был собакой, другой – адмиралом. Кто конкретно, Семен не знал, но этот пробел образования казался крайне незначительным – за свою жизнь Семен ни разу не встретил, ни адмирала, ни ризеншнауцера.
Семен оказался в числе немногих избранников судьбы, сделав головокружительную карьеру и сразу став машинистом. Конечно, не вкусив всех тонкостей профессии кочегара, трудно насладится высоким социальным статусом судового машиниста с испытательным сроком.
Техническая революция постепенно выдавливала из пароходных топок родной и привычный уголек, а инженерная мысль вливала в сиротливо пустеющие емкости топливный мазут. Для перехода флота на жидкое топливо требовались новые квалифицированные кадры, кузницей которых стала знакомая нам мореходная школа. Кадры ковались по разнарядке министерства, получали стабильный минимум знаний и выходили из стен «альма-матер» со справкой об окончании, направлением на работу и невероятной самоуверенностью. Больше ничего ценного школа не давала. Попавшие на суда кадры могли самостоятельно только спать, есть, и справлять естественные нужды. Выполнять другие производственные функции на первых порах они еще не умели.
Неприятности начались еще на трапе. Короткий деревянный настил был переброшен через узкую полоску воды, отделяющую судно от берега, и не предполагал появления столь элегантного специалиста с чемоданом в руке. То ли от изумления, то ли от случайно нахлынувшей волны трап качнуло, а элегантный специалист оказался в воде вместе с легендарным чемоданом. Деревянные чемоданы не тонут, но находящиеся в нём ценности оказались весомее мореходных качеств самого чемодана. Морская пучина поглотила морскую фуражку с якорем, теплый бушлат и комсомольский билет. Личная трагедия Семена грозила обернуться глобальным общественным трауром.
