Через несколько часов, когда Иисуса допрашивал великий синедрион, на глазах у нескольких солдат к Петру подошла женщина и бросила ему в лицо:
— Ты не из учеников этого человека?
Петр помотал головой в знак отрицания. Так свершилось его первое отречение.
Иисуса привели к первосвященнику. Петр тем временем оказался в гуще народа. Какая-то служанка подошла, показала на него пальцем и громко сказала, что он ученик того самого Христа который сейчас стоит перед первосвященником. Его, мол, видели идущим рядом со своим учителем, когда тот въезжал на осле в Иерусалим.
— Я не знаю этого человека! Мы случайно оказались рядом. Я шел позади него! — воскликнул он.
Так свершилось его второе отречение. Когда он собирался уйти из этого места, к нему подошел один из рабов первосвященника, ударил его в грудь и сказал:
— Ты его ученик. Речь твоя обличает тебя.
Петр назвал раба лжецом и закричал во весь голос:
— Не знаю этого человека! — да так убедительно, что слуги и стражники, сбежавшиеся на шум и крики, отпустили его.
После третьего отречения пропел петух.
Через несколько часов учителя послали на казнь. По пути на Голгофу он был избит, оплеван, а потом распят на вершине горы.
Зеваки, собравшиеся посмотреть на казнь, понемногу расходились. Воины несли стражу у подножия креста.
Когда солдаты уже решили, что царь иудейский испустил дух, он поднял голову, поглядел на разбойников, распятых по обеим сторонам от него, и сказал:
— Отче, прости их, ибо не ведают, что творят.
Через три часа после того, как его пригвоздили к кресту, Иисус произнес:
— Совершилось!
Это были его последние слова. Римский центурион Лонгин, которому поручили засвидетельствовать смерть преступников, пронзил копьем ребра Иисуса.
Под покровом ночи один из апостолов сел в рыбачью лодку и направился в надежное укрытие — город Александрию.
Шли часы, дни, ночи. При свете небольших масляных ламп Элиазар записывал воспоминания старика. Иуда хотел, чтобы потомки узнали, какое место он занимал в истории.
Прошло шесть суток. Элиазар, как обычно, вошел в хижину, чтобы снова взяться за тростниковую палочку.
— Учитель! — позвал он, но ответа не последовало. — Учитель?
Элиазар поднес лампу к лицу последнего из апостолов. Желтое лицо Иуды, покрытое потом, говорило о том, что он умер, мучимый страшными видениями. Тогда Элиазар осознал, что листы папируса, лежащие рядом с ним, способны многое изменить. Но в тот момент он не знал того, что слишком многим хотелось бы, чтобы слова, записанные им, остались неизвестными до скончания веков.
Джебель Карара, Нижний Египет, 1955 г.
Горы Джебель Карара были медно-красными, как и вся египетская пустыня. Они величественно высились на горизонте. Эти бесплодные, загадочные на вид места, казалось, принадлежали не столько земному пейзажу, сколько лунному. Сильный непрекращающийся ветер сдувал с вершин облака горячей пыли, которая тонкой пленкой облепляла тела людей. Он гулял по всей равнине, задувая в самые отдаленные уголки и превращая ее в раскаленную жаровню. Даже в тени держалась сорокаградусная жара.
Равнину часто посещали египетские крестьяне, феллахи, искавшие сабах — природное удобрение, богатое нитратами. Однажды ночью сюда проникли Хани Джабет и его друг Мохаммед вместе со своим племянником. Крестьяне взяли с собой трех осликов, на которых погрузили факелы и лопаты.
Копать драгоценный сабах, благодаря которому вечно голодные крестьяне могли собрать чуть больше зерна, они решили у холма, вплотную примыкавшего к горному кряжу. Для многих это было единственным средством хоть как-то прожить, если, конечно, не выпадет удача наткнуться на древнюю, еще не разграбленную могилу. Феллахи продавали добычу на рынке в Эль-Минья, иногда даже в Каире или Александрии.
Деревянными лопатами они стали копать. Вдруг недалеко от скалы Мохаммед наткнулся на что-то твердое. Вначале он решил, что это отрог горы, затем под лопатой обнажилось нечто интересное, похожее на могильную плиту. Даже тогда крестьянин не сразу поверил в удачу, но Хани твердо заявил, что этот камень обработан рукой человека, а не силами природы.
Изумленные крестьяне переглянулись. В глубине души каждый из них надеялся на то, что перед ними — захоронение фараона или верховного жреца. В гробницы тех и других клали драгоценные предметы, которые легко можно было продать на черном рынке.
Разграбление могил в Египте началось сразу же после сооружения первых пирамид. Фараоны даже предписывали, чтобы зодчих и строителей гробницы хоронили вместе с ними, дабы утаить точное расположение входа в погребальную камеру.
Все трое стали копать в этом месте, желая оценить размер камня, закрывавшего вход. Понемногу обнажились боковые грани плиты, она стала расшатываться.
Хани велел Мохаммеду и его племяннику просунуть в щель черенки лопат, чтобы они послужили рычагами. Когда крестьяне надавили на деревяшки в третий раз, камень подался, из-под него пошел гнилостный запах. Наконец они отодвинули плиту. За ней обнаружился небольшой темный коридор, который вел в другое помещение.
Хани вернулся к ослам, взял два факела, зажег их, вручил Мохаммеду и его племяннику, а потом сказал:
— Когда я буду внутри, дайте мне один факел.
Джабет с трудом пробрался по усеянному камнями песку и вступил в темную пещеру.
Снаружи донесся крик Мохаммеда:
— Хани, друг мой! Как ты? Здесь же ничего не видно!
Внезапно кто-то с силой схватил Мохаммеда за руку.
Он отпрыгнул назад, прочь из пещеры, под звонкий смех племянника. Проклиная всех и вся, Мохаммед взял факел, лежащий на земле, зажег его и вошел снова.
— Это я, Хани, — послышался знакомый голос. — Не пугайся и дай мне факел.
Освещенный коридор оказался намного короче, чем представляли себе крестьяне. В конце его двухметровая лестница вела в довольно обширную погребальную камеру. В глубине ее Хани различил три гроба, между которыми стоял большой зир — глиняный кувшин, вероятно старинный. Он был запечатан смолой.
Хани достал из-за пояса нож и стал ковырять ее. Он удалил толстый слой замазки, поднес к кувшину факел и увидел, что внутри его находится сосуд из белого известняка, по виду очень старый, заткнутый каменной же пробкой. Хани подумал, что в нем могут лежать останки ребенка.
Чтобы достать находку, ему пришлось чуть ли не по пояс погрузиться в громадный кувшин. Крестьянин бережно положил сосуд на песок и несколько минут молча разглядывал его.
Вдруг тишина взорвалась воплями и проклятиями Мохаммеда, который с факелом вошел в пещеру. Вокруг его пояса была обмотана веревка.
Он закричал, когда поставил ногу на одну из плит, а та вдруг сдвинулась и открыла взглядам крестьян тело усопшего. Рядом с покойником лежали стеклянные флаконы, обложенные соломой или завернутые в папирус.
