Часть первая
«Крайне опасный яд»
Спустя несколько лет моей службы монстрологу я решился обратиться к нему с мыслью, что показалась мне достойной внимания: записывать, в интересах последующих поколений, наиболее выдающиеся эпизоды из его практики. Безусловно, я вынужден был дождаться сперва, пока его настроение станет чуть получше обычного. Ибо докучать Пеллинору Уортропу в момент, когда его успел настигнуть один из частых приступов меланхолии, было делом небезопасным для моего бренного тела. Однажды, когда я был настолько неопытен, что совершил, на свою беду, подобную ошибку, он запустил мне в голову томом шекспировских трагедий.
Вскоре мне представился случай завести разговор: с дневной почтой пришло письмо от президента Мак-Кинли[3], в котором он выражал Уортропу благодарность за преданную службу Отечеству, а именно – за удовлетворительное разрешение «особого случая в Эдирондексе». Доктор, чье эго было необъятно, как телеса силачей в цирке мистера П. Т. Барнума, трижды прочитал письмо вслух, прежде чем поручить его моей заботе как секретаря. (Да, помимо всего, я был и его секретарем… точнее сказать, служба секретаря также входила в понятие того самого «всего», что составляло мои обязанности.) Ничто, кроме разве что работы, не ободрило бы монстролога лучше, чем похвала от знаменитости; в такие мгновения, казалось, не только возвеселялся его увядающий дух, но и унималась более глубокая, страстная жажда.
– Воистину особый случай, не правда ли? – осведомился я.
– М-м… Да, полагаю, так, – монстролог успел уже погрузиться в свежий выпуск «Сэтердей Ивнинг Пост», что доставили вместе с почтой.
– И, несомненно, повесть о нем была бы интересной, если бы нашлось подходящее для нее перо? – осторожно продолжил я.
– Я подумывал написать на его основе заметку для Журнала, – бросил Уортроп. «Журнал Общества Развития Монстрологических Наук» был официальным печатным органом названного Общества и выходил раз в квартал.
– Я думал о статье для более… общеупотребительного издания. Взять вот хотя бы «Пост»…
– Интересная мысль, Уилл Генри, – отрезал доктор, – но в высшей степени недальновидная. Я обещал президенту, что дело в Эдирондексе останется строго конфиденциальным, и не питаю ни малейших сомнений, что, посмей я только нарушить эту клятву, как обнаружу себя в камере Форт-Левенворта. Не лучшее из возможных рабочих мест для меня, смею сказать.
– Но ведь стоит вам опубликовать в Журнале…
– Ах, это, – отмахнулся он, – да кто станет читать Журнал? Трудиться в безвестности, Уилл Генри, – вот в чем самая суть моего призвания. Я избегаю внимания прессы вовсе не из прихоти, я имею на то прекрасную причину: забота о людях и о моей работе. Вообрази только, что может натворить обнародование таких дел! Паника вспыхнет, как пожар, а вместе с ней – и новая охота на ведьм; право слово, половина штата Нью-Йорк бросит свои дома и побежит, как крысы с тонущего корабля, а другая половина явится вешать меня на ближайшем дереве.
– Некоторые, однако, могут посчитать вас героем, – возразил я. Отчаявшись воззвать к его разуму, я решил обратиться к тщеславию.
– Некоторые и без того так считают, – ответил он с явным намеком на письмо президента, – и мне этого достаточно.
Достаточно ли? Я знал, о чем говорит Уортроп. Не раз цеплялся он, лежа на кровати, за мою руку, пожирая меня жадным, ищущим взором горящих черным светом темных глаз, полубезумных от отчаяния и скорби; не раз умолял меня никогда не забывать, не позволить памяти о нем кануть во мглу могилы. «Ты – все, что у меня есть, Уилл Генри! Кто еще вспомнит обо мне, когда меня не станет? Я паду в бездну забвения, и мир и не заметит моей кончины, а если и заметит, ни одно сердце в нем не содрогнется!»
– Хорошо. Так, может быть, другой случай? Дело в Кампече или, например, дело в Калакмуле…
– Да что с тобой такое, Уилл Генри? – Уортроп бросил на меня испепеляющий взгляд поверх журнала. – Ты что, не видишь, что я пытаюсь развеяться?
– У Холмса есть Ватсон, – сказал я.
– Холмс – выдуманный персонаж, – напомнил доктор.
– Но прообразом ему послужил человек из плоти и крови.
– А, – Уортроп сухо улыбнулся мне, – Уильям Джеймс Генри, так ты не чужд литературных амбиций? Я поражен!
– Тем, что я не лишен литературных амбиций?
– Тем, что ты не лишен каких бы то ни было амбиций вообще.
– Что ж, – набрав побольше воздуха в грудь, сказал я, – выходит, что не лишен.
– А я-то тешил себя надеждой, что ты мог бы последовать моему примеру и взяться за изучение ненормативной биологии.
– Почему бы и нет? – возразил я. – Одно другому не мешает, мистер Дойль сам врач.
– Был врачом, – поправил меня Уортроп. – И не слишком преуспел в этом деле, – он отложил журнал: я наконец полностью завладел его вниманием. – Признаюсь, твоя мысль меня увлекает, и я не возражал бы против твоей пробы пера, но я оставляю за собой право просматривать все, что ты намереваешься направить в печать. Помимо собственной репутации, я должен заботиться и о репутации моей профессии.
– Само собой, – с готовностью уверил его я, – я никогда бы не посмел даже подумать о том, чтобы опубликовать что бы то ни было без вашего согласия.
– И не слова о… трудностях в Эдирондексе.
– Вообще-то, – проговорил я, – я думал о том деле несколько лет назад – о случае в Сокотре.
Лицо его потемнело, глаза вспыхнули и, наставив палец мне в лицо, он воскликнул:
– Нет, нет. Абсолютно, вне всякого сомнения – нет. Неужели ты не понимаешь? Ни при каких обстоятельствах ты не имеешь на это права. Безрассудство, Уилл Генри, даже заговаривать об этом!
– Но почему, доктор Уортроп? – изумился я, обескураженный его яростью.
– Ты и сам прекрасно знаешь. Разве что… О, как я мог быть так слеп! Как я сразу не понял! – он вскочил с кресла, дрожа от злости. – Теперь, мистер Генри, мне совершенно очевидна истинная цель ваших устремлений! Не прославлять, а высмеивать и опошлять!
