— Он готов принять тебя, Финч…
Из кабинета Маклафлина появился пристыженный Халлидей, казалось, он стал на несколько дюймов ниже, и спеси в нем тоже поубавилось. Столкнувшись со мной в дверях, Халлидей так двинул меня плечом, что я ударился о косяк, наскочил на дверную ручку и скривился от боли.
— Мне очень жаль, — пробормотал Халлидей, но по его виду трудно было в это поверить.
Маклафлин стоял у окна и смотрел на снег. Учитывая неурочный час, я предполагал увидеть его в халате и пижаме и был весьма удивлен, застав облаченным словно для похода в церковь: в дорогом шерстяном костюме из ткани в рубчик, в рубашке со строгим французским воротничком и манжетах с запонками. Сказать по чести, я бы предпочел пижаму. С тяжелым сердцем представил я, как старик вставал с постели и искал в ящиках нужные запонки.
— Садитесь, мистер Финч, — произнес Маклафлин, не оборачиваясь.
Я поспешил занять ближайшее кресло по другую сторону великолепного стола из красного дерева. Профессор по-прежнему не обращал на меня внимания, словно избрал проверенную тактику рассерженных родителей, которые хотят дать своему отпрыску Время Подумать над тем или иным поступком. Тишина становилась все тяжелее, ее нарушало лишь бульканье в батарее да изредка — урчание у меня в животе. Я осмотрелся и с удивлением обнаружил на книжных полках среди обычного набора книг по социальной психологии (включая и труды самого хозяина в последнем, третьем переиздании) несколько работ по оккультизму, таких как «На пороге невидимого» и «Современный спиритуализм». А на стене среди дипломов Гарварда и Оксфорда (аттестат о присуждении докторской степени от 1889 года) я заметил и почетную грамоту Американского общества исследователей психических явлений. Но я не успел как следует изучить написанный каллиграфическим почерком текст, поскольку Маклафлин решил наконец прервать молчание и приступил к моему допросу.
— Не могли бы вы, мистер Финч, — начал он, и я уловил в его голосе британский акцент, — поделиться со мной своими соображениями о том, как лабораторные крысы профессора Шнайдера смогли сбежать из подвала?
— Полагаю, это была чья-то неудачная шутка.
— Не ваша.
— Конечно, нет, — возразил я и поспешно добавил: — Сэр.
— Понятно.
Он по-прежнему не удостаивал меня взгляда. Снова повисло неловкое молчание.
— Я не большой сторонник сухого закона. Сказать по чести, я не понимаю, что плохого, если человек пропустит по рюмочке после трудового дня… или в конце семестра, что, видимо, имело место в данном случае. Конечно, лучше, если это будет шерри. — Маклафлин наконец-то отвернулся от окна. — Хотя мне говорили, что студенты-выпускники отдают предпочтение коктейлю из древесного спирта или технических растворителей, не так ли, мистер Финч?
Я подался вперед, готовясь отразить обвинения.
— Я не имею никакого отношения к контрабандному джину. А что касается крыс профессора Шнайдера, я убежден, что закрыл лабораторию после шестичасового кормления. Видимо, кто-то украл ключи из кабинета или у вахтера. Дело это нехитрое…
Маклафлин жестом прервал меня. Он расстегнул пиджак и заложил большие пальцы в жилетные карманы, эта поза была мне знакома по карикатуре в нелегальной студенческой газете. Теперь я воочию мог убедиться, что карикатурист сумел превосходно передать выражение лица своего персонажа: бледная ирландская кожа, копна седых волос, благородные черты лица, которое с годами немного сморщилось, словно старая бумага. Но вот глаза неизвестному художнику не удались, на самом деле они были голубыми как у младенца, и в них светилось детское любопытство. С полминуты эти глаза с пристрастием, не мигая, изучали меня сквозь стекла очков, чтобы решить мою судьбу. Наконец Маклафлин заговорил:
— Полагаю, что факультет поступает неразумно, тратя ваши таланты на заботу о лабораторных крысах.
Ну вот.
— Пожалуйста, профессор, позвольте мне объяснить… — В моем голосе зазвучали нотки отчаяния.
— Никаких объяснений не требуется, Финч.
— Но мне необходима эта работа, — взмолился я. — Если вы меня уволите, мне придется покинуть Гарвард — я и так едва свожу концы с концами. Я не какой-нибудь Халлидей, у меня нет папаши-сенатора.
Маклафлин заинтересовался.
— А чем он занимается?
— Кто? — не понял я.
— Ваш отец.
Мое замешательство было красноречивее моего ответа:
— Он торгует овощами в Норд-Энде.
— А я-то думал, он парикмахер.
— Почему вы так решили?
Маклафлин опустился в кресло у стола и пояснил:
— Ведь вас перевели к нам из медицинского колледжа…
Он раскрыл лежавшую перед ним папку, сверился с документами и продолжил:
— Там вы были на отличном счету, полагаю, ваш переход к нам был вызван причинами личного характера: видимо, медицина никогда не была пределом ваших мечтаний. В этом нет, конечно, ничего предосудительного. Не вы первый, кто по настоянию родителей выбирает стезю, которая не соответствует его устремлениям. Я и сам отец, и мне понятно желание родителей видеть своих детей лучше устроенными в этой жизни. Вот я и спросил себя, какой торговец или лавочник посчитает врачебную практику вершиной жизненной карьеры, и вспомнил, что среди итальянцев-иммигрантов медицинские советы и знахарство часто являются обязанностью местного парикмахера.
Он захлопнул мою папку и продолжил:
— Иными словами, Финч, я сделал неверный вывод из имевшихся в моем распоряжении фактов.
На самом деле профессор был недалек от истины. Перед тем как эмигрировать в Америку, мой отец год изучал медицину в Университете Болоньи и с тех пор всегда держал справочник по анатомии у себя под прилавком на случай, если понадобится его неофициальная консультация. Слова Маклафлина, несомненно, произвели на меня впечатление, хоть я и не всегда успевал следить за ходом его рассуждений.
— Но как вы догадались, что я итальянец?
Теперь смутился Маклафлин.
— Мне казалось, это само собой разумеющимся. У вас же средиземноморские черты лица.
Я не смог сдержать удивленного смешка. Маклафлин вопросительно посмотрел на меня, но я лишь покачал головой, давая понять, что объяснять все слишком долго, и задал последний остававшийся у меня вопрос:
— А почему вы решили, что мой отец не врач?
— Судя по моему опыту, Финч, — проговорил Маклафлин осторожно, — сыновьям врачей нет нужды хвататься за любую работу, чтобы заработать на обучение.
Несмотря на его сочувственный взгляд, я покраснел до корней волос.
— Вообще-то дела у него идут нормально, — попытался я защитить своего отца, — пожалуй, я был неправ, представив его простым зеленщиком, скорее, он занимается импортом овощей.
