Книга Проказы разума - Алексей Макеев

Надо отдать должное оперативности медицинских работников. Едва каталку с моим бренным телом вкатили в приемный покой больницы, ко мне сразу же подошла женщина в белом халате, лица ее я толком разглядеть не сумел, поскольку мне стало еще хуже, и видел я ее, словно она была миражом, колышущимся и расплывчатым.

– Что-о вы чу-увству-уете-е, мужчи-ина-а? – спросила она каким-то «плавающим» голосом, хотя говорила она, наверное, нормально, просто мне так слышалось.

Я наконец-то обрел дар речи, но когда заговорил, не узнал свой голос, он тоже как-то «плавал», казался таким, будто звук аудиозаписи был включен на замедленное прослушивание.

– Все-о прыга-ает пере-ед глаза-ами и то-ошнит.

– На-аш, кли-иент, – изрекла женщина и махнула рукой в направлении небольшого пространства в конце коридора. – Ввози-ите! Он о-один? Со-опро-ово-ожда-ающи-их нет? – поинтересовалась медицинский работник, когда врач, медсестра и водитель «Скорой помощи» загнали каталку со мной в указанное место.

– Да-а, один о-он, на улице подо-обра-али, – сообщила врач «Скорой» – полная фальшивая блондинка, тоже вдруг заговорившая с «тянущим» звуком. – О-он в а-авари-ию попа-ал. Па-ассажи-ир.

– Та-ак чего-о же к нам привезли-и? – удивилась медработник больницы. – Надо-о было в травма-ато-ологию…

– Та-ак он це-еленьки-ий! – сказала врачиха «Скорой». – То-олько ло-об ра-азбит. Види-имо, синдро-ом вертебра-ально-бази-иллярно-ой артериа-альной си-исте-емы.

– А-ай, ладно-о, – сказала местная врачиха. – Раздева-айте и офо-ормляйте как по-оло-ожено. При-имем!

– Мне-е ду-урно-о! – проговорил я, как старинный пленочный магнитофон, тянущий звук.

– Ле-ена, прине-еси паке-ет! – обращаясь к кому-то невидимому, находившемуся в ответвлении коридора, – крикнула местная докторша.

Появилась женщина в халате, которую я видел как плывущее ко мне белое пятно, и сунула мне в руку большущий целлофановый пакет желтого цвета. Меня по-прежнему мучили позывы к рвоте, желудок выворачивало наизнанку, но из него ничего не исторгалось.

Накинув на мою персону простыню, меня раздели донага, одежду и мелкие вещи, имевшиеся при мне, описали, запаковали в пакет, бригада «Скорой помощи» попрощалась со мной и отчалила. Меня же две крепкие санитарки принялись возить на каталке по кабинетам. Отвезли на МРТ головы, затем на рентген головы, затем в какой-то кабинет, где я подписывал бумаги (кажется, о том, что не против проведения медицинского обследования), строчки в которых плыли у меня перед глазами.

– Что-о со мно-ою, до-окто-ор? – спросил я у очередного поинтересовавшегося у меня, как я себя чувствую, медицинского работника.

– По-о всей ви-идимо-ости, инсу-ульт, – ответила она обыденным тоном, каким, вероятно, привыкла отвечать на поднадоевшие ей вопросы больных.

– Го-оспо-оди!!! – ужаснулся я. – Како-ой инсу-ульт?! Ве-едь я еще не ста-ары-ий! Мне то-олько тридца-ать ше-есть лет!

Женщина хмыкнула:

– При-и чем зде-есь ста-арый или не-е ста-арый! У на-ас во-он и мо-оло-оже вас с инсу-ульто-ом лежа-ат.

С этими словами она развернулась и исчезла с моих глаз.

Меня вкатили в грузовой лифт, и санитарка нажала на одну из кнопок. Потолок в кабине был обшит хромированными листами жести, и я, увидев отражавшуюся в нем мою расплывчатую физиономию, испугался: лицо было перекособочено, и мне почудилось, что его перекосило от хватившего меня инсульта. Ощупал лицо, но все части на нем, кажется, были в норме, и только тогда я понял, что хромированная жесть давала искажение, как в кривом зеркале в комнате смеха. Но мне было совсем не смешно.

Мы прибыли на второй этаж, меня провезли по коридору, вкатили наконец-то в реанимационный зал, где уложили на крайнюю кровать.

Реаниматорская представляла собой прямоугольное помещение, в котором стояли шесть кроватей с больными. От них к установленной сзади длинной панели с мониторами и тумблерами тянулись провода. Когда к изножью моей кровати прикрепляли табличку, я успел прочитать казавшийся мне расплывчатым крупным шрифтом написанный текст: «ГЛАДЫШЕВ ИГОРЬ СТЕПАНОВИЧ, 36 ЛЕТ, ИНФАРКТ ГОЛОВНОГО МОЗГА». Вот это я попал!!!

Сутки я пролежал в реанимации. Это были самые страшные и тяжелые сутки за всю мою жизнь. Еще бы, лежишь в полной прострации, не ощущая времени, без часов, абсолютно голый под простыней, в окружении таких же абсолютно голых под простыней мужчин, с трубочкой, подающей кислород к носу. На правой руке манжета, которая время от времени срабатывает, измеряя давление, на левой руке катетер с подключенной к нему капельницей, на груди присоски, весь в проводах, а где-то за головою при малейшем изменении деятельности организма раздается заунывный раздражающий писк. Я был напуган, раздавлен не только непривычной обстановкой больницы, куда впервые попал, да еще в реанимационное отделение, и не только страшным диагнозом, а еще самим своим состоянием – чувствовал я себя отвратительно: помимо тошноты и рушащегося мира мне казалось, будто на меня давит многотонная плита. Очевидно, сказывалось очень высокое давление. Лежать более-менее приемлемо было только в одном положении – на спине, прижав подбородок к груди. Любой даже незначительный поворот головы вправо или влево вызывал уже описываемые мною странные неприятные ощущения. Я почти не спал, так, уходил на несколько минут в забытье, потом вздрагивал, открывал глаза и тупо пялился в потолок. Раздражало все: свет от лампочки, горевшей в дальнем конце помещения, разговоры медсестры по стационарному телефону, писк и шум компрессора, нагнетающего в манжету на руке воздух, но более всего ощущение давящей на все тело бетонной плиты. Не проходила и тошнота, хотя желудок наизнанку уже не выворачивало, было так плохо, что хотелось только одного: чтобы это все поскорее закончилось, и не важно как – чтобы меня откачали или же я вообще прекратил свое существование на земле…