Одна почти удачная идея
Биологи знают: женщины любят состоятельных, здоровых, высоких, симметрично сложенных мужчин с широкими плечами и густыми бровями; мужчины любят молодых стройных женщин с большой грудью, широким тазом и нежной кожей. В общем, вся Галлия уже покорена, за исключением одной маленькой деревушки, продолжающей оказывать сопротивление захватчикам.
Если с нашими сексуальными вкусами все так просто, то почему в действительности все обстоит так сложно? Почему мужчины, как и женщины, ищут партнеров, отнюдь не соответствующих приведенным эталонным критериям? Почему взрослые мужчины не всегда влюбляются в самых красивых женщин или — более того — женятся на дурнушках? Почему существуют мужчины, которые любят полных дам, и женщины, предпочитающие миниатюрных, изящных и нервных мужчин? Почему, собственно говоря, не все люди красивы, если этот признак создает такие несомненные эволюционные преимущества? И наконец, почему красивые и богатые не рожают больше всех детей?
Биологи уже много лет назад объяснили нам происхождение наших сексуальных вкусов и их далеко идущие последствия. Они, биологи, знают, в чем заключается их эволюционная функция. Однозначный и недвусмысленный закон природы диктует нам, кого находить красивым, к кому стремиться, с кем спариваться и к кому привязываться. Этот закон толкуют нам три биологические дисциплины: биохимия, генетика и эволюционная биология.
Это биологическое объяснение очень соблазнительно. Нами движут слепые и бездушные силы эволюции. На-конец-то мы разобрались с хаосом любви, обнаружили скрытую логику иррационального и открыли объективную причину нашего странного поведения. Вокруг этой идеи сплотились не только ученые. Целая армия раскрученных журналистов от науки регулярно выбрасывает на прилавки книги по этой теме. В титульных заголовках серьезных журналов мелькают такие словосочетания, как «код любви» или «формула любви». Журнал «Шпигель» в 2005 году подвел итог в большой статье о «влюбленной обезьяне»: «Скованный по рукам и ногам своей наследственностью, подгоняемый диктатом генов и гормонов, блуждает человек в темном мире своих влечений» (1). Тема любви давно перестала занимать свое законное место в литературных приложениях к газетам и перекочевала в научные разделы ежедневных газет и еженедельников, став полноценным научным материалом. Содержание ежедневных новых заметок поставляют эволюционная биология, наука о мозге и данные эндокринологических (гормональных) исследований. Помимо этого, существуют тысячи данных других естественнонаучных биологических исследований. Удалось ли — при таком массированном натиске — расколоть наконец код любви?
Наука, объединяющая и осмысливающая все эти данные, называется «эволюционной психологией». Она хотела бы объяснить нам, как из требований эволюционной истории возникли многочисленные грани человеческой природы и культуры. Когда очередной бестселлер рассказывает нам о том, почему мужчина не способен слушать собеседника и почему женщина не умеет парковать машину, мы имеем дело с популярным пересказом достижений эволюционной психологии. На порядок серьезнее выглядят публикации американских — как, впрочем, и немецких — журналистов от науки, где они объясняют, почему мы, охотники на мамонтов, ездим в метро и как искусно прячем под цивильными костюмами грубые оленьи шкуры. Идея заключается в том, что вожделение и любовь суть лишь функциональная биохимия на службе человеческого инстинкта размножения. И за всем этим зловеще прячется темная сторона нашего бессилия — тайное влияние генов.
Очаровательная новость. Разве это не прекрасно — отыскать адекватное объяснение или по меньшей мере подходящие рамки для всего человеческого поведения? Может быть, да, но весьма вероятно, что и нет. Одни страстно желают разобраться в рецептуре человеческой души, у других же такой подход не вызывает ничего, кроме тошноты! Правильно, ведь, если все можно объяснить методами естествознания, то где в таком случае остаются гуманитарные науки — науки о духе и культуре? Имеем ли мы право — выставив им неуды — отправить на бессрочные каникулы философию, психологию и социологию любви, или нам стоит все же попытаться переплавить накопленные ими формы в чистое золото эволюционной психологии?
Если согласиться с американским исследователем любви и половых отношений Дэвидом Бассом, то надо будет признать, что эволюционная психология «знаменует собой завершение научной революции» и формирует «основу для психологии нового тысячелетия» (2). То, что мы всегда понимали как вопросы человеческой культуры — привлекательность, ревность, сексуальность, страсть, привязанность и так далее, на деле оказалось не чем иным, как одним из случаев в совокупности случаев, характерных для животного царства. Идет ли речь о брачных играх слонорылов (мормиров) в реке Нигер или о сватовстве в немецком городке — средства описания и объяснения процессов будут одинаковыми, а там, где антропологи видят уникальные этнические особенности народов и культур, эволюционная психология во главе с Дэвидом Бассом срывает волшебный покров с «мифа бесконечного культурного разнообразия», заменяя этот миф «глобальным равенством полового и любовного поведения» (3).
