Книга Чернокнижник - Максим Войлошников

Лодья совсем немного пробыл со своей возлюбленной, дочерью домовладельца. Вскоре, умытый и переодевшийся, он бодро, будто не проскакал перед этим сотню с лишним верст, отправился в город. Над Марбургом господствовала зеленая Замковая гора. Некогда кто-то из старинных графов эпохи Каролингов, чье имя история не сохранила, построил на этом плато свое укрепление, на месте которого и возвела позднее пограничный замок, а затем резиденцию вдовая экс-герцогиня София. Лодья пошел к университету, оставляя замок по левую руку. Но на полпути он свернул и постучался в двери большого старого двухэтажного дома. Его впустила пожилая служанка. Этот дом снимал знаменитый Кристиан Вольф, философ, химик и математик, изгнанный из Прусского королевства за вольнодумство, чернокнижие и безбожие самим королем Фридрихом-Вильгельмом. Гневливый толстый коротышка король всегда был скор на решения: надоели вороватые цыгане — велел повесить всех их мужчин и перепороть всех женщин, и так и было сделано. И вот, посетив университет в Галле, про который давно ходили разные нелицеприятные сплетни, король не стал выслушивать многомудрые туманные поучения силезского уроженца, нового властителя студенческих дум, а велел Вольфу в двадцать четыре часа покинуть Пруссию, если не хочет окончить жизнь в петле. У короля-фельдфебеля, строителя Пруссии, кумиром которого был русский царь Петр, слово с делом не расходились, поэтому Вольф сел на коня и не останавливался, пока не пересек веймарскую границу. Для вящего спокойствия он перебрался подальше на запад — в Гессен-Дармштадт, где получил кафедру в Марбурге.

К настоящему времени Кристиану Вольфу, ученику знаменитого философа, математика и физика Лейбница, было около шестидесяти лет. Его высокое лицо, с могучим покатым лбом и мясистым носом, слегка обрюзгло, а фигура расплылась, но умный и проницательный взгляд по-прежнему тлел внутренним огнем, который с младых лет толкал его в пучину самых безумных изысканий.

— Добрый день, учитель! — приветствовал Лодья своего наставника, входя в заваленный бумагами кабинет.

— А-а! Габриель, входи! — приветливо кивнул старый философ, отрываясь от письменного стола, и Лодья уселся на грубо сколоченный стул напротив.

— Я пришел сказать, учитель, что срок моего пребывания здесь, по-видимому, истекает. Я вернулся из Дармштадта, прежнего ландграфа больше нет, на его место воссел наследник, и я не смогу уже составлять ему компанию на охоте. Моя учеба у вас тоже подошла к концу.

— Видимо, новое правление будет… удобнее для русской короны? — заметил Вольф. — Ходят слухи, что герцог Бирон, невенчанный муж императрицы Анны, хочет выдать свою дочь за сына нынешнего правителя, чему противился прежний старик ландграф?

— Да, разумеется. Как говорит мой покровитель, герцогу, как сторожевому псу, надо бросить хороший кусок, чтобы не рычал на новых хозяев…

— Ну что же! Он прав: все преходяще, мой друг, и императрица Анна тоже не вечна. Впрочем, похоже, чуя свой закат, она торопится окончательно уничтожить тех, кто может составить соперничество ее любимому Бирону. Ты знаешь, что извлечены из сибирской безвестности и казнены Долгорукие, некогда безуспешно пытавшиеся править из-за спины юноши Петра II. Да и твоему покровителю с его многочисленными талантами тоже стоит опасаться за свою жизнь, слишком ярким человеком он себя показал…

Помолчав, он продолжил:

— Вернемся к нашим делам. Скажу прямо: мне жаль терять такого ученика. Конечно, ученье проходило весьма быстро, с твоими-то талантами, когда ты за какие-то полгода заговорил, как на родном, на германском языке, затем на английском, голландском, французском, испанском, итальянском и греческом! Ты уже на третьем году делаешь такие химические опыты, к которым обычно подходят после десяти лет усердного занятия наукой, и это при всех твоих похождениях, отнимающих массу времени! А твой глубокий интерес к этой новой многообещающей силе — электричеству?! Здесь ты превзошел своего учителя, общаясь с голландскими кудесниками из Лейдена! Правда, говоря откровенно, последние полгода ты бил баклуши, проводя время на охоте с наследником. Но это не может быть тебе упреком, ведь наша учебная программа более чем выполнена. Я не буду перехваливать тебя, но считаю, что со временем ты станешь достойным соперником Роджера Бэкона, Джона Ди, и, возможно, даже приблизишься к великому Готфриду Лейбницу, моему незабвенному учителю!

— Уместно ли сравнивать невежу, не знавшего школы почти до двадцати лет, с гением, в детские годы без словаря прочитавшим «Историю Рима» Ливия на латинском языке, в четырнадцать поступившим в Лейпцигский университет, и на склоне лет создавшим машину, производящую сложные математические вычисления!

Эти слова слегка смутили Вольфа, он понял, что невольно задел самолюбие ученика.

— Между вами больше общего, чем ты полагаешь, мой друг, ибо Лейбниц по отцу был славянином, как и ты, — поторопился добавить философ, подслащая пилюлю. — Славянское племя выходит из умственной дремоты, чему и ты показатель. И я не хочу сказать, что ты, мой друг, в будущем не сравняешься с этим гением математики, хотя ты несколько чужд этой науки, но то, что твои способности в некоторой другой области не уступят способностям Джона Ди или Джордано Бруно, мне очевидно. Правда, ты почему-то не пожелал в должной мере развить их с моей помощью, хотя я был готов поделиться с тобой всем, что мне известно и в этой сфере…

— Благодарю вас, учитель, но я предпочитаю не надевать на свои природные способности узду и шоры системы, созданной слепцами, искавшими путь во мраке на ощупь.

— Ну, не такими уж слепцами они и были от рождения… О том же Бруно повествуют, что вовсе не случайно именно из Нолы, что расположена близ Неаполя, вышел тот, кто унаследовал древнее искусство магов Византии, прежде почти тысячу лет властвовавшей над этими землями… Однако, должен признать, что в каком-то смысле ты прав, ибо некоторые дарования твоей натуры весьма впечатляют, если не сказать — пугают…

При этих словах собеседник Вольфа сдавленно усмехнулся, и профессор вздрогнул.

— Вы говорили, учитель, что сможете сообщить мне некоторые факты, возможно, касающиеся меня, — сказал Гавриил. — Как будто они были почерпнуты вами из некоего зашифрованного источника, который удалось раскрыть?