У нимфеток и сорокалетних мужчин всегда были свои тотемы.).
Этот мужчина, имени которого я уже не помню, хотя и не оставил меня поутру обессиленной от удовольствия, все же не отбил охоту к встречам с ему подобными. Скажу даже больше: именно его душевная черствость и полное отсутствие всякой чувственности толкнули меня на дальнейшие поиски. Возможно, я была слишком требовательной, а может, просто старалась полностью воплотить в жизнь свои детские фантазии — о том, как целиком подчинюсь рукам и словам какого-нибудь идеального профессора, открытая для любых манипуляций, которые может предоставить ему мое тело.
Я не хотела иметь права голоса — и по правде говоря, никто не произнес ни слова до четырех часов утра, когда мне надоело ощущать жалкий фантом его члена, что совершенно не соответствовало ярким сценам возбуждения, населяющим мое воображение. Лишь помогая ему твердой рукой, я осознала, что, слава богу, список тех, кто в состоянии доставить мне ожидаемое удовольствие, гораздо длиннее, чем у Санта-Клауса. Я широко улыбнулась, когда он кончил, уже думая о том количестве мужчин, которые, хотя и не были мне предназначены, неосознанно ждали меня во всеоружии.
На следующий день, ковыляя к метро после бессонной ночи, я поняла: из этой встречи не вынесла ничего нового. То, что у мужчин в возрасте бывают проблемы с потенцией, я всегда знала. Но это не имело ничего общего с психологическим возбуждением, которого я ожидала, с теми словами, о которых мечтала, и я не увидела в том теле признаков сексуальной зрелости — она показалась мне еще совсем зеленой, зеленее, чем в двадцать лет.
Я малодушно перестала отвечать на его телефонные звонки и через несколько дней виноватого, а затем раздраженного молчания, получила лаконичное сообщение: «Я устал за тобой бегать, Элли. Мы не играем в Лолиту, — в любом случае ты слишком стара для этой игры, а у меня нет ни малейшего желания быть Гумбертом».
Я и не претендовала на эту роль.
Тогда я еще не знала Месье. Я не желала ему ни добра, ни зла, — мне было на него плевать. Я слышала его имя тысячу раз, во время обедов с моим дядей Филиппом, поскольку прежде чем стать друзьями, они были коллегами, и от этого слова за версту несло больницей. Я не знала Месье. Если быть до конца честной, в случившемся есть и вина моей матери.
Это произошло, кажется, в феврале. Я ни о чем никого не спрашивала, поднимаясь из своей комнаты, расположенной на полуподвальном этаже, с собственной «библией» под мышкой — «Механика женщины» Луи Калаферта. «Чем бы полезным заняться в этот период студенческой забастовки?» — думала я. Не знаю, о чем размышляла мама, когда назвала мне имя хирурга, который, по ее словам, был единственным человеком, помимо меня, кто любит подобную литературную похабщину, поскольку в буквальном смысле сексуально озабочен. Поначалу я продемонстрировала вполне искреннее равнодушие: коллега Филиппа в любом случае являл собой абсолютно недостижимый мир для девушки моего возраста и происхождения, будь он озабочен или нет. Я плохо представляла себя вваливающейся в клинику с книгой под мышкой, чтобы поболтать об эротике с мужчиной сорока пяти лет.
Сорока пяти лет.
Сорока пяти лет.
Через несколько месяцев развращающей скуки в моей голове созрела смутная идея увидеть этого мужчину. Я, словно играясь, повторяла его имя, с удивлением находя в нем новое, крайне скандальное звучание.
Рискнув обратиться к Facebook, я смотрела на единственный результат, который мне выдали по запросу этого элегантного имени, и понимала: мне необходимо найти какой-то повод, чтобы добавить его в друзья. Я собиралась незаметно проникнуть в его мир, вооружившись беспроигрышным предлогом — литературой, подобно очаровательному троянскому коню, скрывающему в своих предательских недрах мою версию Лолиты, возможно, уже перезрелой, но в полной боевой готовности.
Потребность все узнать о нем зудела в моем мозгу как укус комара; пара-тройка наводящих вопросов Филиппу позволили понять: еще в детстве я встречала его в коридорах клиники, когда он обходил своих больных. Мучительно пытаясь вытащить из себя хоть какое-нибудь воспоминание, я внезапно увидела день рождения моего дяди двухлетней давности: целый вечер я слонялась среди стариков, даже не замечая мужчину, которого мне описали как сексуально озабоченного, увлеченного теми же книгами, что и я, только опередившего меня во всем на двадцать пять лет. Двадцать пять лет — это много. Он уже вовсю ласкал женщин, когда я, еще невинное дитя, ручонками цеплялась за грудь своей матери.
Должна ли я говорить о той связи, что соединяла Месье с моей семьей, тонкой, но крепкой, как нейлоновая нить, и такой же острой? Девичьи головы в двадцать лет забиты нереальными штампами, романтикой и неслыханным сумасбродством: жили-были студентка и хирург, она ничего не знала о жизни, он знал все, и между ними стоял дядя, даже не подозревавший о надвигающейся драме (нет сомнений — узнай он об этом, эротический рассказ неизбежно превратился бы в трагедию Расина!).
Итак, сама не понимаю как, я причалила к этому берегу в марте сего года. Я даже не пыталась представить себе лицо Месье по одной простой причине: с некоторых пор он стал одним из персонажей моих эротических фантазий. Тот факт, что он был хирургом, отличался теми же наклонностями, что и я, а также имел жену и пятерых детей, выделял его из общей массы, поскольку все эти атрибуты ставили его почти в параллельный мир, называемый Миром Взрослых (настоящих — данный статус неприменим к моим сверстникам). «Один из персонажей» — не совсем верное выражение, скажем, одно только общее представление о Месье уже превзошло все мои ожидания, и мне не нужны были для того никакие физические параметры. Сейчас, когда я это пишу, я так и слышу, как он возмущается в своей театральной манере: «Получается, ты могла бы выбрать любого другого влиятельного любовника!» На что я бы ответила: вполне возможно. Но пусть Месье успокоится: продолжение истории ясно демонстрирует, что его ловушка была расставлена с высочайшим профессионализмом.
Однажды мне надоело кружить вокруг него, тогда как он о том даже не догадывался, — это было в апреле. Волнующем месяце апреле. Цвели каштаны, а я вся извелась от скуки. Забастовка продолжалась, я ни с кем не виделась — с приходом весны все мои друзья разъехались кто куда. А я целыми днями сидела на террасе, греясь на солнышке и умирая от желания видеть людей, встречаться с мужчинами, испытать — я не знаю — возбуждение, экстаз, страсть, все равно что, лишь бы вырваться из этого убийственного оцепенения. Я столько раз обдумывала ситуацию со всех сторон, что постепенно забыла о страхе: теперь я лишь поджидала благоприятного момента, когда смогу выйти из тени и показаться Месье.
Элли
Добрый вечер!
Вы, должно быть, не совсем понимаете, кто я, хотя и добавили меня вежливо в свои друзья, поэтому я решила представиться: я — племянница Филиппа Кантреля, который еще совсем недавно работал с вами в клинике. От него я узнала, что вы большой любитель Батая[5]и Калаферта, — признаюсь, мне интересны мужчины, прочитавшие и полюбившие «Механику женщины». Это позволяет мне чувствовать себя не столь одинокой!..
