Эта мысль о том, что собак всегда жальче, поразила Алену своей неправильностью. Но ничего не попишешь, чувствовала она именно так — собак было жальче…
Наталья окончила институт и по распределению уехала в Челябинск. Писала, что снимает комнату, работает в швейном объединении, просила денег.
Но тут стабильная жизнь покачнулась, и началась перестройка. Сначала опустели магазинные полки, потом закрылось ателье, и на его месте образовалась кофейня. Клиентки, еще недавно стоявшие в очередь, исчезали одна за другой: денег на эксклюзивные костюмы не хватало, зато дешевого китайского тряпья было хоть завались. Конечно, многие неплохо устроились и в этой новой жизни, но таким хотелось теперь нарядов от Гуччи, а не от Вали Силантьевой.
И Валя сделала ход конем: купила в Ухтомской у старенькой Славиной тетки дом и десять соток земли, граничащих с усадьбой родителей пропавшего мужа. Бездетная тетка жить одна по немощи своей уже не могла и перебралась к сестре за хлипкий, разделявший участки заборчик, который вскорости и рухнул. Чинить его не стали.
— Все одно, Валя, тебе владеть, — сказали старики. — Тебе и девочкам. Других наследников у нас нету…
И Валя завела десяток курочек под гордым названием «орпингтоны» и красавца петуха с мощными окостеневшими шпорами, поставила четыре многокорпусных улья и уже в первый год накачала девяносто килограммов отменного меда. О таком успехе не могли и мечтать!
Хитрую науку осваивали вместе со свекром, и, хотя строго следовали прописанным в специальной литературе правилам, на первых порах пришлось ой как несладко. Но до того увлекательным оказалось занятие, а главное, наблюдение за жизнью неутомимых маленьких тружениц, что к пчеловодству прикипели душой все, от мала до велика. Кроме Натальи, естественно.
Наталья на участке появилась лишь однажды — приехала в отпуск гостьей-барыней, отдохнуть, отоспаться, в земле не ковырялась.
— Какое совершенство инстинктов! — захлебывалась Валя. — Одни только трутни чего стоят! Ни единого рабочего органа — от всех забот природа освободила.
— Ешь да трахайся — чем не забота? — усмехнулась Наталья.
— Вот пчелы их и гонят, нахлебников. Это ж только люди шею подставляют, а пчелы — они умные, дармоедов зря кормить не станут.
— Да ладно тебе, мать! — разозлилась Наталья, все всегда принимавшая на свой счет. — Нашли себе игрушку. Как маленькие, честное слово.
— Ты смотри, дочка, к ульям не подходи. От тебя духами пахнет и кофта черная — они этого не любят, — предостерегла ее Валя.
— Щас! — отмахнулась Наталья. — Я еще на пчел не оглядывалась, куда мне ходить и как одеваться!
Она ушла в клубнику, ворошила кустики в поисках самых крупных и спелых ягод, когда в густой растрепанной челке загудели басовито, запутались сразу две пчелы. Наталья заорала благим матом, замахала руками, и пчелы укусили ее прямо в лоб, у самой кромки волос. Лоб мгновенно покраснел, распух, и Наталья, осыпая проклятиями всех и вся, ушла ночевать к деду с бабкой, в свою детскую комнатку наверху.
Дед Никита, с малолетства приученный вставать ни свет ни заря, неукоснительно требовал того же от других, о чем Наталья за давностью времени совершенно забыла. Не дождавшись внучку к завтраку, дед сердито заколошматил в потолок черенком от лопаты, оглашая дом призывными криками. Наталья, вполголоса матерясь, спрятала голову под подушку, но упрямый старик не унимался, и сладкий утренний сон улетучился безвозвратно. Она окончательно проснулась, и только глаза упорно не желали открываться.
Растерянная Наталья на ощупь добралась до зеркала, пальцами приподняла тяжелые веки и закаменела от тихого ужаса. Прямо на нее смотрела круглая одутловатая рожа с пуговкой носа, гузкой рта и узенькими щелочками заплывших невидимых глаз.
— А-а-а! — тоненько заголосила она, кубарем скатываясь с лестницы.
— Ну и харя! — подивился дед. — Ты бы еще до обеда провалялась!
— Да это меня ваши пчелы гребаные покусали! — заорала Наталья. — Натуралисты хреновы! Я понимаю, еще бы мед продавали, а то сами жрут, а жопа голая! Ноги моей здесь больше не будет!
Наталья слово сдержала, вычеркнув Ухтомскую из памяти и из сердца, хотя поминание сердца здесь вряд ли уместно, поскольку даже на похороны стариков, последовавшие как-то очень уж быстро, одни за другими, она не приехала.
— Челябинск не ближний свет, — пыталась оправдать ее Валя.
Впрочем, память об ухтомской усадьбе к Наталье все же вернулась, правда, случилось это не сразу, а потом, много позже.
А пока Валя посадила картошку, морковку и свеклу, лук да чеснок, огурцы с помидорами, перец, капусту, черную редьку. Наварила варенья, «накрутила» компотов, маринадов, солений, и зиму прожили безбедно.
Работала она теперь в школе — преподавала домоводство, вела курсы кройки и шитья в Доме культуры «Октябрь», плюс Ленкина стипендия, какие-никакие заказчики, минус переводы для Натальи. Жить можно.
Старшая дочка в долгу не осталась — прикатила из Челябинска и потребовала либо разменять квартиру, либо купить ей собственную, поскольку «у молодой женщины должна быть полноценная личная жизнь».
Разменивать квартиру Валя категорически не хотела, а денег, отложенных «на старость», хватило только на комнату в коммуналке, правда, в самом центре, на улице Неждановой, что уже само по себе сулило неплохие перспективы. Это уж потом, после дефолта, грянувшего в девяносто восьмом, она порадовалась, что так удачно вложила все свои сбережения, а пока было очень страшно остаться без копейки на черный день. Хотя, если разобраться, на то ведь он и «черный», чтобы уже никто и ничто не сумело тебе помочь.
Подбиралась Наталья и к машине, но здесь Валя проявила невиданную твердость и в претензиях дочери отказала. Даже доверенность не дала.
А время бежало летом и шло зимой, Алена окончила медучилище и работала теперь палатной сестрой в травматологическом отделении той самой городской клинической больницы № 67 на улице Саляма Адиля, где проходила практику, Мими училась в первом классе, а Наталья опять собиралась замуж.
На сей раз ее избранником стал юрист. Больше Валя ничего не знала и в глаза его ни разу не видела.
— Привела бы своего жениха, познакомила, — просила она дочку.
— Ну вот еще! — взбрыкивала Наталья. — Очень нужно ему ваш бардак показывать.
В девяносто девятом родила она мальчика Сашу. И осенью, закрыв дачный сезон, Валя взяла в Москву пеструю курочку (остальных, как обычно, оставила под надзором поселковой соседки Нюрки). Фунтик и Фиса, воспитанные в деревне, курочку не трогали, ну разве что гоняли от своих мисок. Та сердилась, гневно клохтала и хлопала крыльями. Звали курочку Клея. Она жила в шкафу в коридоре и каждые два дня приносила яичко, извещая об этом громким кудахтаньем. Валя брала теплое яичко, заворачивала в чистую тряпочку и везла внуку Сашеньке.
Впрочем, ездить вскоре стало не нужно, потому что Сашенька чудесным образом переместился в Валину квартиру, да так там и остался.
