Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
Я грезил: «здесь были три девушки». Но больше всего вспоминалась третья. Мне было совсем не грустно. Мне было так сладко! Какая-то томная нега томительного ожидания разливалась в моем существе. Две тучи заполонили небо. Был серый пасмурный день. Все замерло и онемело.
Я пошел обратно в лес рубить дрова. Набрал целую вязанку и отнес к себе домой. Мысли мои были, как небо среди серых туч. Я не мог вспомнить черты лица той девушки, потому что глядел в самого себя. О, я так смиренно касался руками ее одежды, ее маленькой одежды, развевавшейся ровными складками по дороги. Я был ныне таким бедным одиноким человеком!
После полудня подул прохладный ветер. С неба закапал мелкий дождь. Дождик в лесу, этот небольшой шумок, вырывающийся сначала откуда-то издалека и разрастающийся потом, как торопливый топот толпы, – был одной из моих радостей. Этот шум так тихонько воскрешал в моей душе забытые голоса, былые вещи. Мне казалось, что я слышу шаги всех тех людей, которые до меня шли тем же путем и также слышали, как медленно капает дождь в их сердцах. Но в этот день бесшумно и тихо моросило, как этот грустный дождь, в моей душе. Лес угнетал меня невыносимой тяжестью вечности.
Конечно, милый Голод, она не вернется больше! Гнев охватил меня. Я должен был унести ее на руках, как взятую с боя добычу. Её или другую – все равно. Я перекинул карабин через плечо и углубился в лес. У собаки моей вся морда была в крови, когда мы вернулись обратно.
Но она пришла. Это было чудом третьего дня и для меня – первым утром. Я был девственным человеком, который видит, как шествует к нему навстречу жизнь. Всю долгую ночь этого дня я кричал, как страдалец. А теперь, дорогая ночь, я обожаю тебя, обожаю и лес, и тебя, мое одиночество, в котором я терзался ожиданьем!
Она пришла с востока. Она ступала крошечными босыми ногами среди влажной прелести утра, и я узнал шаги, которые во сне раздавались вблизи меня по ступенькам крыльца.
Природа была ясна и прозрачна, как в пору лучезарной юности мира. Из врат утра вышла девственница, украшенная ожерельями и запястьями из жемчужин росы.
Отряхни свои ноги, размахни руками, нежное дитя! И пусть твое тело озаряет живым сияньем, освежит перламутровой струей воды бесплодное, пустынное сердце, не выдавшее еще радости. Мое прежнее безумие клокотало во мне, и я плотно сжимал губы, чтобы не дать ему хлынуть наружу. Я уже не знал больше, сколько времени ждал ее. И я молвил ей:
– Видишь, ягодки сегодня еще лучше, чем в тот день.
Ручей и ветер шепчут слова, и смысла этих слов не знают. Они – просты и глубоки, они согласуются с небом и мгновеньем. Я тоже произнес такую же темную и бессмысленную фразу. Но она относилась к ее устам, к заре, к божественному мгновению.
Девушка мне ничего не сказала в ответ. Глядела на румяные плоды и на лес. Не смела сразу взглянуть на меня открыто. Играла корзинкой, которую держала в руке. Мы были друг близ друга неведомыми созданиями, пришедшими разными путям.
Чтобы встретиться с ней, я покинул город. Чья-то рука привела меня в лес. И никто не знает, куда ведут его шаги – вперед или назад.
Ее маленькие груди приподнимали с волнением ее одежду. И, наконец, она мне сказала:
– Я уже несколько дней брожу. Уже собрали скошенное сено.
Она непонятно произнесла что-то очень важное, подобное притче. Смерть вытолкала ее из дома. Она ушла и вернулась. Но сенокос прошел. Целые поля, как груды жертв, стояли в пышных копнах среди розовой шири. Но еще не были сжаты ягоды, красневшие в проталинах и овражках. Я сел с ней рядом и сказал ей, показав на собаку:
– Его зовут – Голодом. Только завидев тебя, он уже к тебе привязался. Ну, а я – безыменный. Дерево называется деревом, а я – я просто человек. Я человек, живущий в этом лесу.
Она засмеялась и сказала мне нежно, блеснув своими золотистыми, как пчелки, глазами.
– Ну, а как же я буду кликать вас, если волк заберется к нам в дом?
Нет, нет! ни за что. Я имя мое разодрал зубами. Все в нем была ложь. Даже шепот его был клоакой лжи, и я не слышал этого имени в устах моей матери. Однажды Дина произнесла его нежнее, чем обычно. Но то было в тот вечер, когда она обменялась поцелуем любви с тем, кто был со мною связан братскими узами.
– А вот, – сказал я ей, – если волк будет царапаться у двери, – ты крикни мне: «Друг!» И я прибегу.
Она взглянула на меня недоверчиво, думая, что я насмехался.
– Я не ребенок, – промолвила она. – Мне исполнилось уже шестнадцать лет этой весной.
– А мне дважды, трижды, четырежды раз столько, сколько лет деревьям этого леса, а ведь даже и самое старое дерево каждый год обновляется своими зелеными почками.
Мои глаза блистали надеждой и юностью, когда я это ей говорил. Я ясно видел, что казался ей каким-то иным, странным человеком, как и сама она после моего изгнания из города была для меня первой божественной женщиной. А вместе с тем предо мной стояло скромное маленькое тельце, рожденное в деревенской хижине… В ней была невинность дня. Она не видела ни добра, ни зла и потому была ближе меня к преддверию Рая.
Мы пошли лесом. Я боялся как-нибудь задеть ее. Я сам был застенчив и неловок, как неопытный юноша.
Дикая яблоня росла у края просеки. Девушка сорвала яблоко. Откусила и поднесла мне, смеясь, как дитя. Откусив кусок этого кислого плода, я ей, смеясь, промолвил:
– Ты со мной сделала то же, что Ева с Адамом.
Она не поняла, что я хотел сказать.
Целое утро зеленых деревьев ликовало в моем сердце. Я был тем, кто встает раньше других людей. На древе жизни висело яблоко. Я взял его в руки. Но я не сорвал его. Я подожду, пока оно созреет для меня.
На пороге моего жилища я ей промолвил:
– Видишь, оно оголено и пусто. Теперь мы будем жить здесь втроем, с этой собакой. Но, если ты не сможешь привыкнуть, я отведу тебя назад, к твоей деревне.
Голос мой дрожал, словно в этот момент я вручал ей всю мою жизнь. Она вошла по ступенькам в сени, напевая песенку, которую, быть может, пела ее мать, вступая в супружеский дом.
– Ах, – вспомнила она, – я позабыла вам сказать. Меня зовут Жаний. Я умею прясть лен. И умею печь хлеб.
Я не думал, что она так просто скажет об этом. Да, теперь ты видишь, – каждое существо имеет право на хлеб, а что ты ответишь, когда она спросит у тебя, где мука? Но я почувствовал вдруг доверие к ней и как-то уверился в ее стойкости.
– Ведь надо только немножко земли, да солнышка, чтобы вырос хлеб, – радостно воскликнул я.
Я взял ружье и отправился в лес, чтобы убить парочку вяхирей. Когда я вернулся, она стояла в сенях и, закрывшись руками, плакала.
– Я тут с незнакомым мне человеком! Никогда уже не вырваться мне из этого леса!
Другой, более разумный человек утешил бы ее обещаньем подарков, но руки мои еще были обагрены кровью убитых птиц. Во мне была дикая гордость человека, дарящего жизнь и смерть по своему произволу.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
