– Mamma, а мы сможем его увидеть? Попросить автограф? – Кармела всегда притворялась, будто равнодушна к Марио Ланца, однако новость взволновала и ее. – Вдруг мы услышим, как он поет, раз он остановится в Риме?
Что означало: «Вряд ли».
Прикончив сладости, мы отправлялись домой. По воскресеньям mamma любила полениться. Она густо намазывала лицо кольдкремом, чтобы кожа стала мягкой, накручивала волосы на бигуди и ложилась подремать.
– Девочки, дайте я немножко отдохну, – сонно бормотала она. – Смотрите, какая хорошая погода. Почему бы вам не прогуляться? Только, Серафина, поздно не возвращайтесь – тебе еще готовить сестрам пасту.
Я никогда не задумывалась, какую вольную жизнь мы вели: гуляли по всему Риму и сами решали, куда пойти. Если нам хотелось пить, Кармела клала на землю шляпу и начинала петь. Собрав достаточно денег, мы находили какой-нибудь бар и покупали по бутылке ледяного апельсинового сока. Когда мы останавливались в толпе туристов рядом с Колизеем или Пантеоном, а Кармела бывала в голосе, шляпа наполнялась гораздо быстрее, и мы могли позволить себе пиццу или трамеццини – сэндвичи из треугольных кусочков мягкого белого хлеба с ароматными начинками. Иногда хватало даже на билет на трамвай.
Обычно, подходя к дому, мы слышали мамин голос задолго до того, как видели ее саму. Держа в руке зажженную сигарету, она перевешивалась через перила узкой террасы, где мы выращивали зелень и помидоры, и громко звала меня по имени:
My Destiny[5]
Статью о Марио Ланца я вырезала из журнала и спрятала в коробку, где хранила свои вещи – ничего особенного, только красный шарф (уж больно мне не хотелось, чтобы он попал Кармеле в руки), золотую цепочку с образком – подарок на крестины – и несколько открыток от мамы на день рождения. Все остальное у нас было общее. Одежду, из которой я вырастала, донашивали сестры. Туфли тоже, если, конечно, я не успевала их сильно стоптать. Моя старая кукла теперь перешла к Розалине, как и розовые ленты для волос.
Я не хотела, чтобы другие прикасались к фотографии из «Конфиденце». Мне нравилось смотреть на нее: Марио Ланца держал за руки дочерей – двух симпатичных девочек в опрятных белых свитерах и жакетах на пуговицах, блестящих кожаных туфельках и коротких носочках. Из подписи под фотографией я узнала, что младшую зовут Элиза. Она стояла, застенчиво опустив кудрявую головку. Старшая, Коллин, была выше ростом и казалась увереннее в себе.
Интересно, каково это, когда папа с гордостью смотрит на тебя и крепко сжимает твою руку? Даже если mamma знала, кем были наши отцы, нам она не рассказывала. Думаю, она и сама понятия не имела. Через ее жизнь прошло много мужчин, и ни один не стал для нее чем-то большим, чем просто источником денег.
Домой mamma мужчин не приводила: наверное, снимала где-нибудь комнату или номер в отеле – я так никогда и не решилась спросить. В то время я знала еще слишком мало и нисколько не стыдилась того, чем она занималась. Я считала ее ремесло вполне обычным – оно кормило нас обеих во время войны, когда многие семьи жили впроголодь. Благодаря ему мама не прекращала следить за собой, пока другие женщины увядали и опускались. Они с подругами носили золотые серьги и туфли на высоких каблуках, их губы оставляли на бокалах следы помады, а от тел исходил аромат acqua di Colonia[6]и духов «Л’эрдютан». О том, куда они шли каждую ночь после посиделок в баре на углу, говорить было не принято.
Кармела родилась во время войны. Кожа у нее была светлее, чем у меня, и ей нравилось думать, будто ее отец – американский солдат. Зато Розалина выглядела как настоящая итальянка – шоколадные глаза и смуглая кожа, которая летом покрывалась темным загаром. Помню, в какое отчаяние пришла mamma, когда забеременела в третий раз и поняла, что платья скоро станут ей малы, а денег снова не будет хватать.
Кем бы ни был мой отец, думаю, они с мамой выросли в одном городе. Mamma родилась на равнинах у подножия Везувия, где ее отец работал каменотесом. Еще совсем молодой она сбежала в Рим и теперь редко рассказывала о своей жизни до Трастевере. Но по некоторым признакам я догадывалась, что ее семья жила бедно: mamma терпеть не могла дешевое жесткое мясо, которое приходилось варить часами, залатанную одежду, посуду с отколотыми краями и подержанные вещи. Она любила все новое и блестящее, любила находить поводы для радости.
Расспросы об отцах никогда ни к чему не приводили. Больше всего хотелось узнать правду Кармеле. Ее восхищало все американское: музыка, актеры, даже туристы, которых мы видели на улицах.
– Когда-нибудь я обязательно найду своего папу, – любила повторять она.
– И где же ты станешь искать? – спрашивала я. – Ты ведь даже не знаешь, как его зовут.
– Ну, имя выпытаю у мамы.
– А вдруг у него есть другая семья и он знать тебя не захочет?
В ответ Кармела только пожимала плечами.
– Зачем беспокоиться об этом сейчас? Для начала его надо просто найти.
Раньше я не понимала, почему Кармела мечтает об отце. Разве я не счастлива и так, без него? Но увидев фотографию в «Конфиденце», я поняла, какой должна быть настоящая семья: все нарядно одеты и улыбаются, а родители держат детей за руки: Бетти – мальчиков, Марио – девочек.
– Пожалуй, мне тоже хочется найти своего папу, – призналась я Кармеле.
Мы сидели, прислонившись к перилам крошечной террасы, и грелись в лучах вечернего солнца. Кармела красила ногти ярко-красным лаком, который без спросу взяла с маминого туалетного столика.
– Как думаешь, какой он?
Я закрыла глаза и попробовала нарисовать портрет мужчины с серо-зелеными глазами, который идет по улице рядом с мамой. Но лицо мужчины расплывалось, и я никак не могла представить, что он держит меня за руку.
– Не знаю, – ответила я наконец.
Кармела попыталась помочь:
– Ты красивая, значит, он тоже симпатичный. И высокий – ты ведь пошла не в маму. Ну как? Видишь его?
– Почти… нет, не вижу.
Мужчина почему-то превратился в Марио Ланца, а уж он-то никак не мог быть моим отцом.
Кармела приподняла руки, чтобы не смазать лак.
– Красивый цвет, – довольно сказала она.
– Тебе все равно придется снять лак, пока mamma не заметила.
– Посмотрим.
– Она разозлится, если узнает, что ты переводишь ее косметику.
– Почему это перевожу? – обиделась Кармела. – Между прочим, мне идет.
Далеко внизу громко предлагал свои услуги точильщик ножей. На улице становилось людно. Если выгнуть шею назад, можно увидеть, как mamma сидит за столиком перед баром и потягивает что-то из бокала – запасается силами на ночь. Она ушла примерно час назад, накрасив ногти тем же ярким лаком и надев новенький золотой браслет с брелоками, которым, наверное, уже успели налюбоваться все ее подруги.
