Ростовщик успокоил женщину:
— Ты не беспокойся, положись на меня. Я заплачу и за угощение членов общины, и за поминки.
— Вы очень добры, — почтительно сложив руки, ответила та. — Покойный ушел от нас, но хочется, чтобы все было справлено как надо, не то он, бедняга, попадет в ад.
— За это я возьму у тебя двух быков, — заикаясь и косясь в сторону Дикаря, проговорил ростовщик. — Покойный взял у меня двести пятьдесят рупий на свою свадьбу, да так до сих пор и не заплатил не то что процентов, но и самого долга.
Свадьба состоялась, невеста пришла в дом жениха, жена родила сына, сама умерла, сын вырос, но долг еще не был выплачен. Долги крестьянина с годами только растут — так уж заведено, и ничего тут не поделаешь.
— Так я беру быков? — переспросил ростовщик.
Дикарь, опустив голову, молча вышел из хижины, отвязал быков и передал веревку ростовщику. Тот вцепился в нее, с трудом скрывая радость.
— Дикарь! Мне очень жалко, что твоего отца ужалила змея, — произнес он, едва сдерживая улыбку.
Юноша стоял молча, не поднимая головы. Он не знал, что ответить ростовщику, и растерянно почесал затылок. Если он не заплакал даже над телом отца, так неужели он будет плакать из-за быков? Уплыло единственное одеяло, жалкая утварь, браслет матери — что ж, он не жалеет об этом. Но когда, прежде чем разожгли костер на берегу реки, цирюльник начал брить ему голову, он громко зарыдал, видя, как его волосы падают на землю. Только теперь он осознал, что отец ушел от него навсегда и он совсем один на этом свете.
Прошел четвертый день после смерти отца, потом и тринадцатый.
— Ну, теперь для него все испытания уже позади, теперь займись полем. До каких пор я буду тебя кормить? — строго сказала Дикарю его тетка.
— Но быков ведь увел ростовщик, тетушка, — растерянно ответил он.
— Так попроси их обратно, упади ему в ноги!
— Я не встану на колени ни перед кем!
— Ну, подыхай с голоду! — В сердцах она хлопнула дверью и ушла, бормоча что-то себе под нос.
Долго сидел Дикарь в хижине, размышляя, наконец встал и пошел к ростовщику, однако тот не только отказался вернуть ему быков, но и напомнил, что отец его давал поручительство за Рагхью, которому он одолжил двести рупий. Рагхья до сих пор так и не вернул их.
— Он ведь не живет в нашей деревне!
— Ну и что же? У меня все записано в моей книге. Я и так проявил благородство и молчал столько лет, но теперь тебе придется заплатить.
Ростовщик раскрыл свою книгу и показал страницу, на которой были отпечатки пальцев Рагхьи и отца.
— Вот посмотри. Двести рупий, а с процентами четыреста пятьдесят.
— Почему ты не потребуешь их с Рагхьи? — удивленно спросил Дикарь.
— Рагхьи здесь нет. Уже несколько лет как он исчез. Что же получается, сын отказывается заплатить долг отца?
Вспыхнув от оскорбления, Дикарь ответил:
— Я сын своего отца. Я заплачу все до копейки, а если не расплачусь, то отдам тебе землю. — И, немного помедлив, спросил: — Ты знаешь хотя бы примерно, где Рагхья?
Ростовщик долго рылся в бумагах, наконец извлек старый потрепанный конверт и передал его Дикарю.
— Два года назад он написал письмо из Бомбея. Здесь есть его адрес. Больше о нем ничего не было слышно. Я несколько раз писал ему по этому адресу, но так и не получил ответа.
Дикарь аккуратно сложил конверт, спрятал его в карман и вышел из дома ростовщика.
К вечеру он покинул деревню и спустился вниз, в чайную. Ветхое одеяло не спасло его от ночной стужи, он продрог. Гангу напоил его чаем.
В чайной было тепло, к потолку поднимался пар, а ярко-красные угольки в жаровне освещали лицо Гангу с маленькими раскосыми глазками, и оно казалось таинственным.
Гангу в деревне считался самым мудрым человеком, потому что ему приходилось иметь дело с шоферами. Никто не сомневался в его обширных познаниях. Дикарь тоже во всем ему верил.
— Когда же ты начнешь пахать свое поле? — спросил Гангу.
— У меня нет быков.
Гангу поставил тарелку с пышными пакори на другую жаровню и, немного подумав, сказал:
— Пару хороших быков можно купить за двести рупий.
— А сколько это — двести? — спросил Дикарь, который знал счет только до двадцати.
— Десять раз по двадцать.
Наступило молчание.
— Гангу, если я каждый день буду откладывать по одной анне из тех трех, что ты платишь мне, сколько я соберу за год? — снова спросил Дикарь.
Счет — трудная вещь. Гангу неторопливо пересчитал чаинки, бросил их в кипящую воду и прикрыл чайник крышкой. Затем помешал кочергой угли и медленно произнес:
— Что-то около двадцати рупий.
— Через сколько же лет я смогу купить пару быков?
— Через десять лет! — вздохнув, ответил Гангу.
Дикарь сидел молча. Он больше ни о чем не спрашивал. Гангу заглянул в сахарницу, она была почти пуста. Он печально покачал головой:
— Сегодня только три грузовика проехало. Придется всю ночь бодрствовать, не то прогоришь.
— А где находится Бомбей? — запинаясь спросил Дикарь.
В который раз вытирая грязной тряпкой чайную посуду, Гангу ответил:
— Шоферы говорят, что Бомбей далеко отсюда, дальше тысячи миль, наверно. Это большой город… Они рассказывают, что река там такая огромная — другого берега не видно, люди летают по воздуху, а дома их бегают при помощи электрических проводов. Там приготовляют из воды лед, а яйца закладывают в машину, и через несколько минут из них вылупляются цыплята.
Дикарь сидел, удивленно тараща глаза.
— Это правда?
— Шоферы никогда не обманывают меня, — гордо заметил Гангу. Он подставил чашку под пар и вновь начал вытирать ее. — Дома в Бомбее такие огромные, как наши горы.
— А как же люди взбираются в них?
— Для этого есть качели, — разъяснил Гангу. — Они стоят внизу. Люди садятся в них, нажимают кнопку, и качели летят до самого верха.
— Вот чудо! — восхищенно проговорил Дикарь, затем, запинаясь, спросил: — А в Бомбее можно найти работу? Они берут на работу деревенских?
— Шоферы говорят, в Бомбее столько работы, что на три места с трудом находят одного, — уверенно заявил Гангу. — Там все носят белые одежды и едят пять раз в день.
— Пять раз?! — удивленно вскрикнул Дикарь. — У нас в деревне мулла пять раз молится, но чтобы пять раз в день ели, этого я еще никогда не слышал. Так, значит, бомбейцы очень богаты?
Гангу утвердительно кивнул головой. Он стоял у жаровни и смотрел на дорогу. В эту минуту он походил на таинственного тибетского ламу.
