Si, quero. — Si, quero[4].
Им удалось сделать одну-единственную свадебную фотографию, на которой Карл, в болтающихся на нем солдатских брюках, ветровке и надвинутом на лоб капюшоне, держит Эрминию за руку. Они улыбаются несколько робко, но весело, а может, лукаво. Улыбаются и друзья, родственники, прохожие, которые, как это водится в Испании, присоединились к свадебной процессии. Ничто не указывает на суть происходящего, с таким же успехом это мог бы быть семейный праздник или вечеринка коллег по работе.
Истинные обстоятельства торжества открываются лишь тому, у кого острый глаз или хороший слух. Острый глаз замечает звезду бойца Народной армии, которую носит солдат, стоящий слева от Эрминии, над нагрудным карманом вместо знака различия. А хороший слух может уловить парочку историй из тех четырнадцати, которые готова рассказать вам фотография — о каждом из изображенных на ней.
Маленькая девочка, например, на плечах которой лежат руки солдата, — сирота войны. В какой-то момент она то ли спрыгнула с повозки с беженцами, то ли выбралась из-под развалин. Предположительно она еще жива — женщина лет семидесяти, бабушка, вдова. Жив и Антонио Феррер, хрупкий мужчина с усами, во втором ряду слева. Говорят, он был тяжело болен, утратил дар речи. Тот самый Антонио, без которого, как уже было сказано, свадьба не состоялась бы так быстро. А самой фотографии не было бы без Эмилии (справа рядом с Карлом), целый день она носилась по городу в поисках негатива, пока наконец не нашла его в какой-то конторе или важном военном ведомстве, в чем ей посодействовали знакомые знакомых. Можно смело также утверждать, что Эмилии на фотографии не было бы вообще, если бы не женщина рядом с ней. Я не знаю, как ее зовут. Знаю только, что ее мать двадцать шесть лет назад выкормила Эмилию, поскольку ее собственная мать умерла сразу после родов. Не знаю, что еще сказать, разве только, что рядом с Антонио стоит его жена Маруха и что женщина в очках и молодой человек в светлом костюме — журналисты, друзья семьи Рудьер-Перпинья, но возможно также, что к этому бракосочетанию их привлек чисто профессиональный интерес — данный повод вполне оправдывал их присутствие. И хотя все они реальные люди, твердо стоящие на земле (слева от них виден в глубине Дворец правосудия, а справа — верхушки деревьев), в самой фотографии есть что-то нереальное, как бы невзаправдашнее, будто все они встретились лишь на миг.
Прежде чем отложить фотографию, я хочу еще раз взглянуть на молодоженов. Карл, Эрминия. Они знали, говорит их дочь, что времени им было отпущено мало.
7
Отыскать следы перемещения Карла в первый год войны довольно сложно. На помощь приходит Ганс Ландауэр с его феноменальной памятью и обширным архивом. Там есть списки, в которых встречается имя Карла Секвенса. Есть там и две записи австрийских интербригадовцев, в них он тоже упоминается. Сохранились еще четыре или пять статей, написанных им самим. Таким образом я узнаю, по крайней мере могу предполагать, что после своего выздоровления Карл находится в школе подготовки офицерского состава в Посоррубьо. А после ее окончания его направляют в звании лейтенанта в учебный батальон в Мадригерасе. В мае тридцать седьмого батальон передислоцируется под Гвадалахару, где Карл передает австрийским товарищам, впоследствии засланным партизанами в тыл фашистов, свои познания в топографии. («Например, — пишет Карл Зольдан, — он обучал нас, как передвигаться ночью с помощью карты и компаса или по звездам».) Узнаю, что в качестве офицера связи австрийского батальона имени 12 февраля он принимает участие в битве под Брунете. И что в августе он получает второе ранение под Кинто, Бельчите или Медьяной — снайперский выстрел или осколок снаряда. В сентябре он лечится после ранения в Беникассиме, и «Пасаремос», газета 11-й Интербригады, публикует 25 сентября 1937 года его статью «Патрулирование обязывает», в которой Карл взывает к добросовестности всех добровольцев: «Наша борьба за свободу не из легких. Именно поэтому так важно, чтобы каждый отдал все свои силы за испанский народ. У каждого бойца есть возможность роста, он может стать командиром, получить награды. Но народ требует, чтобы каждый из нас постоянно осознавал свою ответственность и все свое умение, весь свой ум и силу вкладывал в борьбу за свободу. У каждого из нас есть возможность осознать свои ошибки и исправить их своими поступками».
Несмотря на все превратности судьбы, Карлу и Эрминии удается поддерживать отношения. Как только появляется возможность, Карл заскакивает в Валенсию. Или Эрминия приезжает к нему на базу в Альбасете, или в Вальс, где он находится в увольнении, или в госпиталь в Беникассим. Или он посылает ей весточку о том, что в тот или иной день будет там-то и там-то, и она добирается до отдаленной деревни, часами ждет на обочине, пока какой-нибудь советский офицер не подвезет ее на полуторке и не предложит, поскольку ей негде переночевать, свою походную кровать, просто так, без всякой задней мысли. А на следующий день, после долгих и тщетных поисков, когда ее уже начинает одолевать отчаяние, она наконец находит Карла. Тогда, летом или осенью тридцать седьмого, Эрминия забеременела.
8
Двадцать пятого января тридцать восьмого года в бою погиб Карл Каспар, товарищ Карла. На подступах к Теруэлю они захватили вражескую огневую точку и наткнулись там на тяжелораненого офицера, которого пулеметный расчет, спасаясь бегством, бросил на произвол судьбы. Несмотря на мольбы прикончить его, они оказали ему неотложную медицинскую помощь и лишь после этого отправились на поиски снайпера, постоянно державшего их на прицеле. Через несколько метров Каспар рухнул на землю, пуля попала ему в горло. Карл склонился над ним и услышал его последние слова: он просил не дать умереть тяжелораненому. На следующий день, когда вражеский обстрел ослаб, Карл со своим другом Альбином Майром выполнили волю Каспара. Они положили испанца на носилки и несли его два или три километра до перевязочного пункта. Этот человек, писал Майр десятилетия спустя, никак не мог понять причины их заботы о нем. О красных, а особенно о бойцах Интернациональных бригад, он не слышал ничего, кроме ужасающих историй. Когда они передали его под наблюдение санитара, он продиктовал им свой адрес. Навестите мою семью, она будет вечно вам благодарна.
В том же тридцать восьмом году в воскресенье двадцать третьего января Валенсия подверглась бомбардировкам немецкой или итальянской авиации. Эрминия никогда не пряталась в бомбоубежище из страха быть погребенной заживо. И на этот раз она тоже осталась дома. Когда она открыла дверь на лестничную клетку, ее отбросила взрывная волна, и она почувствовала, как из нее потекла вода — лопнул околоплодный пузырь. Шофер, на полной скорости везший ее в Масанасу, на хутор к родственникам, мчался по выбоинам, надеясь таким образом вызвать роды. И действительно, в тот же вечер Эрминия родила на свет здоровую девочку. Вопреки настойчивому желанию мачехи, считавшей, что первый ребенок должен носить имя одного из родителей, она назвала свою дочь Роза-Мария — так звали мать Карла и его сестру.
Я не знаю, почему она не получила сразу свидетельство о рождении дочери. Возможно, потому, что ей накладывали швы и первые дни она провела в постели. Или потому, что тогда было принято, чтобы отец сам регистрировал ребенка, и, должно быть, она пообещала Карлу не лишать его этого права. Но в то время контакты между ними были прерваны. Неделями он не подавал признаков жизни, потом вдруг одно за другим приходило много писем, с опозданием на месяц и больше. Днем Эрминия старалась не замечать шушуканья и сочувствующих взглядов соседок, а по ночам плакала в подушку. До тех пор, пока Карл однажды вечером не появился в дверях — изможденный от бессонных ночей, грязный и отощавший от голода. Я вижу его перед собой, как он берет на руки свою маленькую дочь, восьмимесячного везунчика, осторожно, чтобы не сделать ей больно, как гладит белокурый пушок на голове, трогает крохотные пальчики. Роза, Розетта, Розита. Он мечтал перенестись с ней и Эрминией в свой родной город, покататься в мае в Пратере на карусели, сходить в июле в зоопарк в Шенбрунн, в сентябре посидеть на лужайке в Венском лесу, а в январе покататься на коньках по Старому Дунаю.
