Я думаю, что первое. Что оппозиция — не многоголовая подсадная утка, предусмотренная (и частично сконструированная) архитекторами перестройки-реформы. Есть, конечно, и провокаторы, как же без них. Но это— вовсе не самое страшное. Ведь провокатор, чтобы ему верили, должен очень хорошо работать для партии и часто выполняет важнейшую организующую роль. Без него, может быть, вообще ничего бы не организовалось. А потом, это ведь тоже наши люди, патриоты. Наверное, не раз в истории они становились искренними борцами. В общем, поскольку это явление неизбежно, надо принимать его как стихийный фактор (конечно, поменьше хлопая ушами).
А потом, диалектика провокации глубже. Вряд ли кто-нибудь сомневается, что разработчики операции 3–4 октября хорошо спровоцировали Руцкого на, казалось бы, абсурдный погром мэрии и поход в Останкино. Для этого и заманили огромную толпу демонстрантов прорывать один за другим заслоны ОМОНа на пути от Октябрьской площади до Дома Советов. А на деле, если вспомнить весь последний год, именно эта толпа — активная часть «советского общества» — заманивала режим «совершить провокацию» и затем полностью раскрыть свое лицо. Неопределенность была уже невыносима, а русская этика не позволяет даже в мыслях назвать кого-то врагом, пока он тебя не ударил почти смертельно. И «совки» поступили, как Гамлет, которому нужны были абсолютно надежные доказательства. Гамлет купил их ценой жизни, и именно за это отдали свои жизни люди, оставшиеся в Доме Советов.
А то, что обыватель не хочет этих доказательств видеть, то это естественно. Увидеть их и продолжать жить нормальной жизнью невозможно. А обыватель должен именно жить и продолжать жизнь страны — ему свыше «приказано выжить». И он защищает свою душу «душевной слепотой». И слава богу, что он инертен, иначе у нас давно была бы Грузия — ведь оснований для этого побольше, чем в самой Грузии. Но то, что позволено обывателю, противопоказано тому, кто решил «раскрыть глаза» и уже этим участвует в политике. Не говоря уж о тех, кто взял в руки оружие — автомат, должность, газетную строку. И груз особой ответственности — на лидерах оппозиции, которые взялись выполнить миссию, сегодня решающую вопрос жизни и смерти страны. Для них нет нейтрального исхода. Если они окажутся несостоятельны, их вина будет больше, чем режима, тот честно заявил свой проект и подкрепляет слова делами, вплоть до танковых залпов.
Думаю, большинство «совков», как и я, смущены делами и словами оппозиции. Правда, дел-то и нет, а вот в словах концы с концами не вяжутся. Надо бы это объяснить. Я в их тайны не посвящен — в тех мимолетных беседах, которые мне довелось иметь кое с кем из лидеров, они были закрыты непроницаемой броней. Может, я бывал слишком бестактен в вопросах. Но подозреваю, что никаких особых тайн и нет. Выскажу мои соображения исходя из общедоступной информации.
Во-первых, мы не учитываем той аномальной ситуации, в которой действует оппозиция. Она как бы легальна, а на деле в стране диктатура. Мы ждем, чтобы лидер оппозиции четко изложил видение ситуации и свою программу — а он-то знает, что может говорить лишь то, что не представляет реальной угрозы для режима. Ругать его он может как угодно, брань на вороту не виснет. И так люди знают, что заводы не работают, а батон хлеба стоит 230 руб. Ну, потрать ты данное тебе экранное время на перечисление этих фактов — какой Гайдару вред? Но зайти за некоторый условленный предел в объяснении сути событий или, упаси боже, в организации сопротивления — нельзя. А ругань, хотя бы такая художественная, как у Невзорова, организующей силой не обладает, лишь душу людям греет.
Когда я говорю — диктатура, это вовсе не пугало, не надо хвататься за сердце. Многие у нас ее хотят, а либеральная интеллигенция — почти поголовно. Другой социальной группы со столь тоталитарным сознанием, пожалуй, и не сыскать. А сегодня все фиговые листки с наших интеллигентов-правозащитников слетели. Это — философская проблема, оставим ее. Важно, что сегодня в приложении к нашему политическому порядку диктатура — не метафора. В чем же главный признак этого порядка? Вовсе не в отсутствии многопартийных выборов и какого-никакого парламента. Все эти атрибуты имелись и у наиболее жестоких диктатур, Батисты и Сомосы. Они могли бы даже у себя газету «Советская Россия» открыть, а суть бы их не изменилась.
Главный признак— неформальные вооруженные силы, поддерживающие режим. Есть такие силы («эскадроны смерти», «белая рука», «август-91») — в стране диктатура. Ибо возможны репрессии, за которые режим формально не отвечает. И достаточно показать лишь кончик этих сил, как все, участвующие в политике, намек прекрасно понимают. А 4 октября в Москве эти силы совершенно открыто ехали на боевых машинах пехоты. Зачем же открыто? Зачем телевидение показало неформалов-«афганцев», которые были в БМП? Ведь это скандал, даже, по мировым меркам, преступление. На это пошли, именно чтобы заявить совершенно четко о новых правилах игры. Постоянное присутствие «за сценой» этих эскадронов дополняется достаточно тотальным контролем за прессой и ТВ. Я даже думаю, что этот контроль превышает разумный, необходимый для режима уровень. Наверное, его со временем понизят.
И никакой легальной оппозиции, реально опасной режиму, в этих условиях быть не может. Ведь когда Зюганов и Бабурин выступают, к их виску приставлен невидимый нам пистолет. Ну что можно от них требовать? Поставьте-ка себя на их место.
Что же в этих условиях могут противопоставить те, кто считает курс режима гибельным? Самоорганизацию и подполье. Пока что есть время обойтись без второго средства, связанного с огромными издержками и болезнями будущего общества. Можно даже предположить, что радикальные силы режима сознательно ускоряют возникновение «незрелого», разрушительного подполья, которое будет ранить общество и облегчать подавление сопротивления (как это уже было с эсерами, когда провокатор охранки был организатором терактов). А вот для того, чтобы предотвратить самоорганизацию оппозиции, режим не имеет сил — нет широкой социальной базы и массовой партии, которая бы проникла в поры общества и не позволила возникнуть рыхлым, неуловимым структурам. И если этот процесс не идет или идет медленно, то это от нашей привычки ждать «указаний сверху». А кроме того, от надежды на то, что придут Минин с Пожарским или маршал Жуков, скажут нам волшебное слово — и мы пойдем за ними в огонь и воду. Они придут, но только тогда, когда у нас в голове прояснится. А до этого мы их все равно не узнаем.
Собираться кучками и прояснять друг другу голову никакие эскадроны смерти помешать не могут, тем более вне Москвы. Трудность тут в том, что в советского человека была предусмотрительно внедрена ненависть к общественным наукам и к логическому анализу — к «теоретической борьбе». Советская система, защищая нас от соблазнов лукавых буржуазных идеологов, сделала человека беспомощным. Преодолеть эту слабость — дело каждого. Конечно, организованная оппозиция как раз в этом могла бы очень сильно помочь. Но ее лидеры — еще более советские люди, чем «низы» (и само собой, сильно проигрывают «демократам», которые тридцать лет вели дебаты на кухнях). Уже три года предложение кадрам оппозиции «сесть за парту» и пройти минимальный курс по упорядочению мыслей отвергается полностью и единодушно. Какая-то мистическая боязнь логического анализа, как будто трезвое рассуждение повяжет по рукам и ногам.
