Я хихикнула. Вообще-то я не склонна хихикать, тем более что для дамы амазонских габаритов это не слишком привлекательная привычка, – но совладать с собой не смогла.
– В общем, да. Скажем так: в каждую статью приходится включать сведения о том, имеется ли доступ для инвалидов и престарелых в определенные рестораны, отели и на аттракционы и подают ли завтрак ранним пташкам.
– Видите ли, я – поверенный и целыми днями сижу взаперти в небоскребе. Получать деньги за путешествия – да это просто фантастика, – вздохнул Джек.
– Полагаю, вы были бы правы, если бы речь шла о действительно интересных местах. Но не я выбираю маршруты, а журнал ориентирован почти исключительно на путешественников с ограниченными возможностями в пределах страны. Знаете, те города, куда можно добраться без особых затрат: Сан-Антонио, Орландо, Миннеаполис, все в таком роде.
– А Лондон?
– Сама не понимаю, как удалось уговорить редактора на эту авантюру. Я наплела ему, что за границей доллар имеет очень сильные позиции, хотя, честно признаться, сама не знаю, что это означает. А вы? Летите в Лондон по делам?
– Нет. Я там живу. Вот уже несколько лет, как перебрался из Америки, – пояснил Джек.
– Правда? Моя лучшая подруга тоже переехала в Лондон, и ей очень нравится, хотя она считает, что англичане не слишком любят американцев.
– И она совершенно права, – подтвердил Джек. – Я тоже сыт этим по горло. Каждый раз, когда заходит речь о политике, мне приходится защищать действия американского правительства, не только в настоящее время, но и в любой исторический период за последние двести лет. Иногда, что бы я ни говорил, все-таки подозрительно напоминаю Кевина Кляйна и «Рыбке по имени Ванда»: помните то место, где он говорит, что без Соединенных Штатов Англия была бы самой крошечной провинцией Германской империи?
Я засмеялась, но тут же отвлеклась, протягивая стюардессе поднос.
– А как вы оказались в Лондоне? Работаете на американскую фирму?
– Нет, – покачал головой Джек. – Раньше у меня имелась практика на Манхэттене: я был одним из младших адвокатов в «Клиффорд Ченс», но когда машина большой конторы перемолола меня и выплюнула, года полтора назад, я согласился на должность поверенного «Бритиш фармасьютиклз».
Я уважительно покивала, поскольку когда-то сама собиралась стать юристом, но быстро остыла, узнав, что метод пыток, применяемый Джоном Хаусменом в «Бумажной охоте», не был плодом воображения сценариста.
– И что вы там делаете? – допытывалась я.
– Возглавляю юридический отдел, – скромно объяснил он, явно противореча прежнему утверждению о том, что не преуспел в адвокатуре. Очевидно, он успел сделать успешную карьеру, а теперь намеренно преуменьшал свои достижения: странная черта для поверенного. Большинство моих знакомых адвокатов, особенно те, кому удалось устроиться в крупную фирму, так благоговели от сознания собственной значимости, что из кожи вон лезли, лишь бы уведомить об этом окружающих.
– Вот это да! – поразилась я. – Должно быть, вы действительно профи экстра-класса, если поднялись так высоко: я имею в виду для парня вашего возраста.
– Ну что вы, на самом деле мне уже шестьдесят два. Просто инъекции ботокса делают чудеса. Куда только годы деваются! – заверил он с очередной улыбкой. – А вы? Вам нравится ваша работа? Я всегда завидовал людям творческих профессий.
– Не знаю, насколько она творческая. Скажем, так: мы с редактором имеем противоположные точки зрения на то, какой должна быть моя колонка, и в этой битве я побеждаю крайне редко.
Редко? Не то слово! Мой редактор Роберт Волчик, просматривая гранки, злоупотребляет красным маркером; в результате материалы выглядят так, словно смертельно раненные страницы истекли кровью. Честно говоря, мой литературный стиль – несколько нервный и дерганый (Роберт предпочитает именовать его «резким» и «саркастическим»), но я искренне не понимаю, в чем проблема. Вся необходимая информация, как правило, включена в статью, особенно насчет завтрака для «ранних пташек» и гостиничного обслуживания. Кроме того, я люблю вспоминать пару анекдотов о городе, попавшем в сферу моего интереса. Роберт же борется с моими красочными комментариями, требуя, чтобы колонка состояла из сухого перечисления отелей, ресторанов и достопримечательностей. Тоска, тоска, тоска…
– Скажем, так: в мои обязанности входит посетить музей, посвященный исключительно «Доктор Пепперу», а я не могу и намекнуть на абсурдность этой затеи, – пожаловалась я. – Роберт не пропустит даже самой доброжелательной шутки.
– Правда? На свете есть музей «Доктор Пеппер»? – удивился Джек.
– В Уэйко, штат Техас, – кивнула я. – И как ни странно, там гораздо интереснее, чем можно предположить.
– Если не об этой работе вы мечтали, то о какой же? – допытывался Джек, ухитряясь при этом не выглядеть экзаменатором на собеседовании в приемной комиссии колледжа.
Я немного подумала.
– Мне все же хотелось вести свою колонку, только в журнале, рассчитанном на более молодую и продвинутую аудиторию. И самой выбирать темы. А как насчет вас? Вы любите свою работу?
– Не думаю, что многие мечтают работать поверенными в крупной фирме. Лично я хотел стать художником, – признался Джек. – Честно говоря, перед тем как поступить на юридический, я год пробездельничал. Жил во Флоренции, делал вид, что рисую.
– Правда? – изумилась я.
Какой бы мелочной я ни выглядела в ваших глазах, ненавижу слышать подобные истории о людях, претворяющих мечты в жизнь, рискующих, идущих на все, лишь бы не упустить своего шанса. Потому что при этом я отчетливо сознаю, сколько времени в молодости потратила зря, валяясь на диване и уставившись в экран телевизора, где шли хоть и дерьмовые, но странно завораживающие сериалы вроде «Мелроуз-Плейс» и «Беверли-Хиллз 90210».
– Это… поразительно. Вы, должно быть, прекрасно рисуете.
– Нет, – жизнерадостно отмахнулся Джек. – Я занимался этим, в основном, чтобы клеить девчонок. Не поверите, сколько женщин западают на непризнанного голодающего художника. Единственное, что мне удалось сохранить на память, – собственное впечатление от палаццо Веккио, сознаюсь, правда, весьма жалкое.
– Зато я вообще не умею кисть в руку взять, если не считать наборов для рисования по квадратикам.
– Это те, на которых малюют счастливое дерево и счастливое небо? – уточнил Джек. Я засмеялась.
– Нет, это не я, а Боб Росс. Знаете, тот тип с гигантской «афро»[2], который выставлял свои картины на телевидении.
Нет, он совсем, совсем не в моем стиле. Все, на что я способна, – угнетенные деревья в депрессии, нуждающиеся в «прозаке».[3]
