Я вернулся на кухню, где застал их обоих, чуть ли не орущих друг на друга. Глаза у Жени пылали, румянец разошелся по щекам еще больше. Миша ходил из угла в угол.
— Ты можешь его хотя бы выслушать? — прокричал он.
— Не хочу! — отвечала она. — Не буду!
— Нет, правда, — вмешался я. — Почему бы вам не поговорить по-человечески? Что от этого изменится?
— И ты туда же? — Женя окинула меня таким взглядом, словно кольнула булавкой. — Спелись?
— Он ждет, — напомнил Миша. — Ты поступаешь не по-христиански. К тому же, он действительно предлагает реальные вещи.
— А ты, Мишутка, за комиссионные стараешься или как? — спросила сестра.
— Эх, Женя, Женя!.. — Заболотный сделал вид, что обиделся.
— Я сбегаю, позову его? — предложил я. Сестра вновь посмотрела на меня долгим взглядом и вдруг усмехнулась.
— Ладно, зови, — спокойным голосом сказала она.
Но мне не пришлось бежать. Миша поспешно вытащил свой сотовый телефон и набрал номер.
— Боря, заходи! — произнес он всего два слова. И мы стали ждать. Через несколько минут бывший муж уже стучался в дверь нашей квартиры.
Борис Львович явился с букетом роз и коробкой торта. Если он и нервничал, то искусно скрывал это, стараясь выглядеть непринужденно. Улыбаясь, заглянул Жене в глаза, крепко пожал мою руку.
Сказал что-то насчет погоды. И затих, промокнув белоснежным платком лоб. Сестра молчала, я тоже. Инициативу взял в свои руки Михаил.
— Куда цветы-то поставить? — спросил он.
— Куда хочешь, — ответила Жена.
Заболотный сунул розы в пустой кофейник, наполнил его водой. Затем стал резать торт.
— Чай, чай давай, — обратился он ко мне. — Заваривай по-новому. А ты, Боря, не стой, как чучело, садись куда-нибудь. Да поближе к Жене, не чужие все ж.
— Ты чего тут раскомандовался? — сказала сестра. — Впрочем, присаживайтесь, Борис Львович. Вам угодно было меня видеть? Зачем? Я была уверена, что мы уже давно все решили. И ваша странная настойчивость вызывает у меня неподдельное удивление. Извольте объяснить цель вашего визита.
— Объяснит он, объяснит, — ответил за Бориса Львовича Михаил. — Дай ты человеку отдышаться. Немного прийти в себя. На нем лица нет.
— Есть на нем лицо. И даже не одно, а несколько, — заметила сестра.
— Ну, зачем ты так, Женя? — негромко произнес Борис Львович. Он почему-то как-то оробел — так мне показалось. Я ему искренно посочувствовал, зная умение сестры подавлять и додавливать. А тут был какой-то особый случай. Сестра выглядела, как амазонка перед боем, того и гляди начнет пускать стрелы. Мало не покажется.
— А папа в больнице, — зачем-то сказал я. Борис Львович встрепенулся, торопливо заговорил:
— Да, да, я вот хотел узнать о нем, собственно, и пришел… Как он, что? Неужели все так плохо, как мне говорили? Может быть, врачей новых… лекарств?
— Ничего не надо, — отрезала Женя. — Болезнь Альцгеймера.
— У президента США Рейгана было то же самое, — вставил Миша. — Ты что-нибудь об этом слышал, Борис Львович? Скверная штука. Лучше ешь торт. Коля, где чай?
— Заваривается, — ответил я. — Рейгана бог наказал, а отца за что?
— Да, да, как все это неприятно, — пробормотал Борис Львович, комкая в руке салфетку. Искоса он все время поглядывал на Женю, а та смотрела прямо, открыто, гордо. И я подумал: неужели в ней нет ни капельки снисхождения, жалости? В чем бы ни была причина их размолвки, но Борис Львович уже с лихвой заплатил. Он прошел испытание временем, он до сих пор тянется к ней, ищет в ней какую то опору. И если это не любовь, то что же? Или я ничего не понимаю, или у сестры есть веские основания вести себя именно так, как она себя и ведет.
— Так, так, так, — продолжал бормотать Борис Львович. — Выходит, вот как? Да. Досадно, досадно.
К кому относилось это его «досадно»? Скорее всего, к себе. Наверное, он уже сожалел о том, что пришел сюда. А чего он ждал? Что Женя встретит его с распростертыми объятиями? Но всех козырей Борис Львович еще не выложил, это я чувствовал очень хорошо.
— Ты ведь знаком с Павлом Слепцовым? — спросил вдруг Михаил. — Завтра приезжает. Коля вон ждет не дождется.
— Да, кажется, мы виделись, — рассеяно отозвался Борис Львович. — Достойный, вполне достойный человек. И… ведь он, вроде бы, постриг принял?
— Нет, — отрезал я. — Но не сомневаюсь, что рано или поздно это произойдет. Все пути у него ведут именно к монашеству. У него, если хотите, это на лбу написано, аршинными буквами.
— Николай считает, что Павел — это со временем будущий Патриарх России, — фыркнул Заболотный.
— Да! И считаю, — воскликнул я. — Я с первой нашей встречи это понял. А потом у меня сон был, видение. Будто это Никон был в патриарших ризах, но лицо — Павла. Ведь Никон тоже был из простых, из деревенских? И Павел. И сила веры у них одна, и жажда к истине.
— Ну-у… — протянул Миша. — Будет Павел Патриархом, так начудит, как твой Никон. Век в себя приходить будем.
— Ничего, полезно, — сказал я. — А то слишком много ереси в наших церквях завелось. Хорошая метла требуется.
— А ты к нему в келейники метишь? — ехидно спросил Миша.
— Я за ним куда угодно пойду, — ответил я. — Ты, я вижу, все улыбаешься, а нам таких людей, как Павел, отчаянно не хватает. Россия без них тонет. Пузыри пускает, потому что они — соль земли. Нестяжатели. Камни, которые во главу угла ставят.
— Ой-ой-ой! — нарочито простонал Миша. — А мы-то кто? Я, например?
И Женя, и Борис Львович во время нашего разговора молчали.
— Ты — попутчик, — ответил я. — Идешь, идешь по дороге, а потом свернешь в сторону.
— Так если поводыри слепые, что ж не свернуть? Или за всеми — в пропасть? За Павлом твоим? А ну как он сам в ереси? Вот еще поглядим, с чем он к нам завтра заявится. С какой своей спасительной идеей.
— Поглядим, поглядим. Только тебе нечего смеяться. Не помнишь разве: спасайся сам и вокруг тебя спасутся тысячи. Может быть, этим-то Павел и силен?
— Ну-у, куда хватил! — Миша даже развел руками. — Праведника из него сделал. Так я тебе докажу…
— Хватит! — вмешалась вдруг Женя. — Устроили тут диспут. Может быть, мы все-таки выслушаем Бориса Львовича? Ему, думаю, есть что сказать.
— Да-да! — поспешно отозвался тот. — Сейчас скажу.
Я начал разливать чай по чашкам. Миша вновь принялся за торт.
— А нельзя ли нам остаться наедине? — робко спросил Борис Львович.
— Нет уж, говори при своем после, — усмехнулась Евгения. — Да и Коля не помеха. Он еще маленький.
Меня несколько покоробили ее слова, но я пропустил их мимо ушей. Борис Львович махнул рукой и словно бросился головой в воду:
